Я все помню

До того, как эта «Хонда» появилась вновь, а это случилось через десять недель после попытки суицида, рассказывать особо было нечего. Но я понимал, что Том в этом очень нуждается, и поэтому старался. Может, я больше обращался к Тому, чем к миссис Крамер, но тем не менее. На тот момент мы уже были хорошо знакомы, но она обращалась ко мне так, как будто видит меня впервые. Как бы там ни было, Шарлотта набрала в грудь побольше воздуха и… Я никогда этого не забуду… Она разгладила ладонями свою белую блузку – ту самую блузку, которая была забрызгана кровью ее дочери. Затем отбросила с лица прядь волос, размазала кровь по лбу, но даже этого не заметила. Ощущение было такое, будто она совершала привычные движения, но при этом у нее настолько помутился рассудок, что она даже не понимала, что делает, размазывая кровь сначала по блузке, а затем и по лицу. Мне лишь хотелось, чтобы кто-нибудь вошел, обнял ее и дождался, пока она наконец не заговорит.

Детектив Парсонс заглянул в свои записи и прочитал то, что ему тогда сказала Шарлотта:

Она сообщила, что увидела свет в ванной домика у бассейна. Там есть небольшое окошко, и я думаю, что она пошла во двор посмотреть, не упали ли с деревьев сухие ветки, чтобы потом отдать распоряжения садовнику. Увидев в окошке свет, она решила выключить его. И в этот момент обнаружила дочь. В подробности женщина не вдавалась. Она кашлянула, прочищая горло, и заявила, что позвонила в Службу спасения по сотовому телефону, который, как я полагаю, лежал у нее в кармане. После чего перевязала запястья Дженни полотенцами, чем, вероятно, спасла ей жизнь. Трудно сказать, в такие моменты счет идет на секунды, а «скорая» приехала только через десять минут. Я заносил пометки в блокнот. В какой-то момент Шарлотта умолкла. Сначала мне показалось, что она просто хочет дать мне все записать, но даже когда я оторвал ручку от бумаги, она все равно продолжала молчать. Тогда я поднял глаза, посмотрел на нее и увидел на щеках женщины два тоненьких ручейка слез. Это было странно, потому как других признаков того, что она плачет, не наблюдалось. Понимаете, Том был похож на перекошенный от боли кусок плоти – его глаза, рот, брови как-то скукожились, а лицо побагровело. Но миссис Крамер лишь глядела невидящим взглядом перед собой, по ее щекам стекали слезы и капали на окровавленную блузку. Когда я посмотрел на женщину, она произнесла слова, которые я не забуду до конца жизни: «Это моя вина. Я это сделала. И мне это исправлять».