Я все еще влюблен

В своей временной тюрьме Энгельс обнаружил большой кожаный диван, сразу завалился на него и крепко уснул, утомленный дальней дорогой, выпитым вином и этой неожиданной встряской.

Среди ночи Энгельс проснулся, тихонько встал и подошел к двери. Из соседней комнаты слышался сладкий храп часового. Выглянул в окно. И второй часовой тихо дремал на скамье. Пожалуй, не составило бы большого труда бесшумно вылезть в окно, вырвать у часового карабин, оглушить его и бежать. «Ведь у меня в биографии нет побега из-под стражи», – усмехнулся Энгельс. Но бежать сейчас, по его расчетам, не было смысла. Он вернулся на диван и снова уснул.

•

Утром явился жандарм.

– Одевайтесь и следуйте за мной, – строго сказал он.

– Куда, позвольте узнать? – спросил Энгельс, потягиваясь на диване.

– На допрос.

– Очень хорошо. Только распорядитесь, чтобы мне дали умыться. – Энгельс спустил ноги с дивана.

– Потом умоетесь. Вас уже ждут.

– Я ждал дольше – целую ночь. Если вы не дадите мне таз с водой и полотенце, никакого допроса не будет.

– Я повторяю: вас уже ждет очень важное лицо.

– Утром нет ничего важнее умывания, сударь. Разве не так, если этим занимается все человечество?

Жандарм вышел из комнаты, и минут через двадцать явился солдат с тазом воды и полотенцем.

Приведя в порядок свой костюм, умывшись, Энгельс в сопровождении жандарма пошел на допрос. Путь до городской магистратуры, где ждало важное лицо, оказался недолгим.

Войдя в кабинет, Энгельс не смог удержать изумленного восклицания:

– Каким ветром!

Перед ним в важной государственной позе сидел за столом Франц Циц. Он окинул холодным взглядом вошедшего и многозначительно проговорил:

– Было бы более логично, если бы вы объяснили, как очутились в этом городе и какова цель вашего пребывания здесь.

Энгельс ответил, что сопровождал друга, который отсюда должен был с секретной военно-государственной миссией двинуться дальше, но теперь, после его, Энгельса, ареста, этот друг отправился обратно в Кайзерслаутерн, чтобы доложить властям о творящихся здесь, в Кирхгеймболандене, беззакониях.

– Беззакониях? – переспросил Циц. – По-вашему, задержать человека, который неуважительно относится к восстанию пфальцского народа и подстрекает население против его правительства, это беззаконие?

– Я обвиняюсь именно в этом?

– Да.

– В таком случае я отказываюсь отвечать на ваши вопросы и настаиваю, чтобы меня немедленно отправили в Кайзерслаутерн.

Раздался стук в дверь, и вошел вчерашний комиссар Мюллер.

– Господин комиссар, – сказал Циц, – арестованный отказывается отвечать на мои вопросы. Его действительно следует препроводить в столицу. Там с ним разберутся.

– Охотно, – тотчас отозвался Мюллер, – но у нас сегодня нет ни одной свободной лошади.

Циц несколько мгновений помолчал, и вдруг его осенила радостная мысль:

– В данном случае лошадь, господин комиссар, вовсе и не нужна. Арестованный молод и вполне здоров. Под конвоем он легко может проделать весь путь пешком. Погода отличная… Только распорядитесь, чтобы надели наручники.

– А найдутся ли у вас подходящие? – Энгельс слегка подтянул правый рукав. – Смотрите, у меня довольно широкая кисть.

– Найдутся, – многозначительно пообещал Мюллер.

Циц промолчал.

– Ваша затея, господа, с моей прогулочкой до столицы в наручниках по жаре прекрасна, она меня восхищает, и в свое время я вас за нее должным образом отблагодарю. Но учтите, что если вы не предоставите лошадь, то мне придется с конвоем ночевать в дороге, и я не ручаюсь, что ночью все обойдется так, как вам этого хотелось бы.

– Не пугайте нас, не пугайте, – отмахнулся Мюллер.

– И еще одно обстоятельство, – сказал Энгельс. – Я сегодня еще не завтракал. Надеюсь, ни один из вас не думает, что я готов отправиться погулять натощак?

Против этого возразить было нечего. Циц распорядился подать для арестованного в соседнюю комнату завтрак. Едва Энгельс поел, как явился с наручниками давешний жандарм.

– Ах, это снова вы, сударь! Что ж, делайте свое дело. – И Энгельс протянул руки…

Вскоре они шли по городу, направляясь к его южной окраине: арестованный с наручниками на руках немного впереди, конвоир чуть сзади с карабином за плечами и с саблей у пояса. Прохожие останавливались и с интересом смотрели им вслед. Действительно, зрелище было редкостное: высокий молодой бородач, которому даже наручники не мешали шагать легко и оставаться уверенным, спокойным, гордым, и весь напряженный, словно испуганный, торопливо семенящий конвоир.

Когда вышли за город, в поле, Энгельс спросил:

– Как же вас звать, дорогой друг? Ведь нам предстоит довольно длительное путешествие, и надо бы познакомиться поближе.

– Мне запрещено с вами говорить, – буркнул жандарм.

– Это почему же? Ведь мы с вами в некотором смысле товарищи по несчастью.

– Мне приказано обращаться с вами как со шпионом.

– Со шпионом? – Энгельс обернулся к жандарму и с деланным испугом вытаращил глаза. – В чью же пользу я шпионил – Пруссии, Австрии или России?

– Мне это неизвестно.

– И мне тоже. Но интересно ведь! А может, я агент китайского императора или японского микадо?