Я все еще влюблен

Соседями по столу оказались два молодых парня. Один был, видимо, ровесником Энгельса, другой – года на два-три помоложе. С первого взгляда уверенно можно было сказать, что это рабочие. Перед ними лежала «Новая Рейнская». Они обрадовались новому человеку как своему сверстнику и как возможному собеседнику. Им, пожалуй, было безразлично, друг это, единомышленник или противник. Если друг – прекрасно, будет с кем поделиться своими мыслями; если враг – что ж, пусть послушает, как его отделали сегодня в этой газете…

– А кончается это вот так, Отто, – сказал тот, кто постарше, и прочитал, кажется, не столько для Отто, сколько для Энгельса. – «Редакторы „Новой Рейнской газеты“, прощаясь с вами, благодарят вас за выраженное им участие. Их последним словом всегда и повсюду будет: освобождение рабочего класса!»

Это были заключительные слова написанного Энгельсом обращения «К рабочим Кёльна».

Дружелюбно взглянув в напряженно-выжидающие лица рабочих, он улыбнулся и медленно произнес:

– Прекрасные слова…

– Вы находите? – сразу оживился парень с газетой.

– Еще бы! – уверенно воскликнул Энгельс.

Где-то в другом конце зала слышалось громкое чтение стихов Флейлиграта.

– А как вам нравятся эти стихи? – спросил парень.

– Стихи что надо!

– Курт, – сказал Отто, – прочитай еще раз то место на первой странице.

Курт быстро нашел нужное и огляделся. За соседним столиком сидели три господина весьма благополучного вида. Всем своим обликом они выражали отвращение к тому гвалту и хаосу, что царили в кафе, и в то же время – любопытство.

Полуобернувшись к их столику, Курт громко прочитал:

– «Мы беспощадны и не просим никакой пощады у вас. Когда придет наш черед, мы не будет прикрывать терроризм лицемерными фразами».

Три господина, как по команде, встали, положили на стол деньги и двинулись к выходу. Один из них вынул из кармана «Новую Рейнскую», остервенело скомкал ее и брезгливо бросил в мусорницу. Энгельс, Курт и Отто засмеялись.

Энгельс заказал пива для всех троих, а, когда его принесли, Курт предложил выпить за «Новую Рейнскую».

– Охотно, – отозвался Энгельс.

Три кружки высоко взметнулись над столиком.

•

На другой день Маркс и Энгельс покидали Кёльн. Они намерены были пробраться в Баден, где началось вооруженное восстание.

Условились, что садиться в поезд будут порознь. Так безопасней.

Даниельс хотел проводить Энгельса на вокзал, но потом решили, что это тоже рискованно. Один человек привлечет меньше внимания, чем двое. Лучше будет, если Даниельс пойдет сзади, метрах в двадцати, чтобы в случае чего прийти на помощь. Проститься надо будет дома.

Видя, какое возбуждение произвела в городе весть о закрытии «Новой Рейнской газеты» и какой невероятный успех имел ее прощальный номер, Даниельс уже не говорил о бесполезности проделанной за год работы, но все-таки спросил у Энгельса:

– Фридрих, в последнем номере вашей газеты очень много самых оптимистических предсказаний. Маркс предсказывает скорую победу красной республики в Париже, ты – праздник братства революционных армий у стен Берлина, Вольф – извержение, вулкана общеевропейской революции, Веерт – падение буржуазной Англии, Фрейлиграт – воскрешение «Новой Рейнской газеты»… Неужели вы действительно думаете, что все это сбудется?

– Да, я действительно так думаю, – ответил Энгельс, – и Маркс и другие редакторы написали то, во что твердо верят. Но если мы ошибаемся, если даже грубо ошибаемся, то и тогда, Роланд, согласись, что такого рода ошибки выше и благороднее трезвой рассудительности филистеров, которые предрекают только поражения и беды. Я думаю, что совершенствованию твоего будущего сына могут способствовать такие ошибки, а не трезвые расчеты обывателей.

Обняв Даниельса, поцеловав руку Амалии, Энгельс вышел на улицу и направился на вокзал.

Когда он вошел в купе, Маркс был уже там.

– Ты видел сегодня «Новую Кёльнскую газету»? – сразу спросил Маркс.

– Нет. А что в ней?

Маркс достал из кармана сложенную газету и протянул другу. Тот развернул ее и ахнул: всю первую страницу окаймляла широкая черная рамка. Только в 1840 году, когда умер Фридрих Вильгельм Третий, Энгельс видел газеты с такой траурной рамкой.

– Это кто же умер, кого хоронят? – еще не поняв, в чем дело, спросил Энгельс.

– Как августейшую особу или национального героя, хоронят нашу газету. Ты почитай…

Энгельс поднес газетный лист к глазам и прочитал:

– «„Новая Рейнская газета“ прекратила свой выход. Мы выходим поэтому в траурной рамке.

Интереснейшие сообщения с юга и востока отступают на второй план перед неожиданной траурной вестью о том, что „Новая Рейнская газета“ сегодня вышла в последний раз.

И как она вышла!!

Красный, красный, красный! – таким всегда был ее боевой клич, но сегодня даже ее одеяние было красным. Красная печать газеты немало поразила ее читателей, дух, которым еще раз повеяло от этих пламенных букв, заставил нас глубоко сожалеть о том, что теперь с ней покончено.