Я внук твой …

Зарядил кофеварку, подошел к окну. За все это время кролик переместился всего метров на десять, так с ума сойти можно.

Вернулся в комнату и, прихлебывая кофе, стал сосредоточенно перечитывать то, что мне удалось написать за последний год-полтора.

Это заняло еще час времени. По крайней мере, кролик в окне исчез, а на неподвижный пейзаж начали опускаться уже настоящие вечерние сумерки.

Потом зазвонил телефон, я опять выскочил в коридор, шарахнулся от индийской статуи в человеческий рост, которая изображала какого-то медитирующего святого, пробежал на кухню, взял трубку.

– Привет, Илья , это Тинеке. Как у тебя дела?

– Нормально, спасибо.

– Тебе удобно на вилле? Какие-нибудь просьбы или проблемы?

– Нет, все отлично, прекрасная изоляция от мира. Можно работать без помех. Просто рай для писателей.

– Хорошо, я рада. Я звоню узнать, смог ли бы ты завтра дать интервью для брюссельского телевидения, интересно ли это тебе?

– Да, конечно.

– Хорошо. Тогда они будут тебя ждать у нас, в Каса Лингва, в четыре часа после полудня. Это удобно для тебя?

– Да, конечно.

– К сожалению, мы не имеем возможности послать кого-нибудь за тобой на машине. Поэтому ты можешь добраться сам. Ты знаешь, как это сделать?

– Да, нет проблем. Завтра в четыре, да?

– Завтра в четыре после полудня у нас, в Каса Лингва, они будут тебя ждать. После съемки с тобой также хотел встретиться фотограф. У тебя есть мой номер, если возникнут сложности, обязательно звони.

– Хорошо.

– Тогда до скорого.

– Пока. Я обрадовался, что на завтрашний день есть занятие. Это можно рассматривать даже как маленькое приключение – проехать на велосипеде по чужой стране девять километров до станции, найти дорогу, купить билет, сесть в поезд. Потом интервью – тоже некоторая порция адреналина, это не сидеть за огромным конторским столом в сумеречном кабинете два дня подряд, сознавая свою импотенцию.

На станции, наверное, можно будет купить пивка, чтобы, сидя в вагоне, смотреть на проплывающие пейзажи, как я всегда это делаю в наших электричках.

В кухню пришла Маргерит, моя соседка. Мы познакомились вчера. Лет сорок пять-пятьдесят, у европейцев мне трудно определять возраст, они сохраняются лучше, чем наши. Хотя в случае с поэтами, может быть, это правило и в Европе не действует?

– Привет! Как дела? У меня есть немного виски, ты хочешь?

Вот это женщина, поэтесса! Пример взаимопонимания без границ.

– Разве что немного. Спасибо. Я вообще-то не очень люблю крепкие напитки, – соврал я . Если бы она знала, как я посматривал на эту бутылку.

– А я люблю после удачной работы. Здесь так хорошо работать.

Тишина, кролики, фазаны, такая природа. Я хочу закончить цикл стихов, и мне кажется, что тут как раз отличное место для этого.

Абсолютно не могу работать в городе. Я испытываю вполне понятное раздражение – человек спокойно сидит весь день за компьютером, зная, что у него в холодильнике початая бутылка. Но раздражение быстро уходит, когда я чувствую в руке бокал.

– Мне тоже в Москве трудно писать. Маленький сынишка, маленькая квартирка. Иногда приходится по ночам сидеть, чтобы никто не беспокоил.

Не дай бог, сейчас спросит, о чем я пишу. Так уже все это надоело.

– У тебя есть что-нибудь, переведенное на голландский, английский или французский?

– На французском роман издали. Если хотите, принесу сейчас.

Мы с Маргерит обменялись – я ей дал свою книжку на французском, она мне несколько листов с английскими переводами ее стихов. На одном из них я записал ее электронный адрес и положил в записную книжку.

– Еще немного?

– Давайте. Вкусный виски.

Мы болтали в кухне, потом пошли в столовую, потому что наступило семь часов, время обеда – салфетки в серебряных кольцах, бутылка вина в серебряной подставке, свечи, вилка в левой руке, нож в правой. Мы уселись за стол.

– Ты хочешь воды? – Маргерит открыла минералку.

– Я лучше буду вино, спасибо.

– О чем ты сейчас пишешь, если это не секрет?

Теперь я могу отвечать на любые вопросы. Я уже почти верю, что пишу, работаю.

И я рассказываю, как в моей комнате в детстве висел портрет дедушки. Как бабушка часто стояла у окна и, забыв про меня, про все на свете, глухо повторяла: “Андрей, Андрей…”. А подойдешь – так взглянет на тебя мокрыми, ясными, но далекими, откуда-то из непонятного, глазами и не увидит. Повторит только: “Андрей”. Как будто так меня зовут.

Про то, как она выросла на даче у Ворошилова, потому что ее отец завербовался плотником на строительство этой дачи, а потом его оставили там работать. Как потом бабка подросла и устроилась работать на другую, тоже правительственную, дачу. Это была дача моего дедушки. Я рассказал, что дедушка подписывал расстрельные списки на тысячи человек. Что дедушка был женат на другой женщине, что бабке пришлось растить двух дочек от него и работать гладильщицей на фабрике. Что за год или два до смерти он все-таки женился на бабке.

– Руководитель литературного семинара подсказал мне взять эту тему, и я вдруг понял, что совсем мало знаю о дедушке. Стал собирать материал о нем. Считаю, что это достойная, хотя и трудная задача.