- Частично - да, но полностью это не выводится. Мы копим в себе воспоминания других людей годами. И порой за один год их может быть до полутора сотен. Представляешь? Крупица за крупицей они оседают в моем мозгу и вскоре вытесняют мои собственные. Уже сейчас я едва могу вспомнить лица своих родителей. Остались лишь общие черты, но детали бесследно исчезли. Это страшно. Особенно, когда не можешь вспомнить даже самые яркие моменты из собственного детства.
- А оно было? - она отхлебнула немного чая и опять перевела взгляд на меня. - Я слышала, что узнав о наличии таких возможностей вас сразу забирают из семьи и происходит это в раннем детстве.
- Да, такая практика существует.
- И все же.
Продолжала спрашивать Светлана.
- Мое детство было обычным, если не считать, что каждый день был расписан почти по минутам.
- Семья?
- Отец работал, мать - занималась хозяйством.
- Братья? Сестры?
- Я был единственным ребенком в семье.
- И как же все произошло?
Я улыбнулся.
- Ты действительно хочешь узнать это?
Женщина кивнула головой и снова отпила из кружки.
- В своей жизни я мало что ненавидел так сильно как вторник. Этот день был для меня адом, настоящим проклятием и мучением, которое никогда не заканчивалось и сновой неделей начиналось вновь. Отец владел скотобойней и огромным стадом крупнорогатого скота. Каждый вторник он приезжал в это место, чтобы пустить на мясо одного или двух телят. Поначалу это происходил в первый и последний вторник месяца, но когда наступили тяжелые времена и старик принял решение залезть в долги, нам пришлось "валить" их каждую неделю. Под ножи шло все: старые и немощные, молодые и здоровые. Продажа мяса помогала нам постепенно расплачиваться по кредитам и отец всячески старался приобщить меня к этому, искренне веря, что я продолжу его дело после его смерти. По правде говоря, я ненавидел все это всем своим сердцем. Один только вид крови и предсмертных криков животных повергал меня страх и я терял любое желание вообще прикасаться к ножу. Уговоры не действовали, приобщение пошло не потому пути, которого хотели мои родители, и вскоре у нас в семье появился Боб. Вечно улыбающийся мужичок, которому смерть и кровь доставляли настоящее удовольствие. Он делал это так легко и непринужденно, словно находился не в залитой кровью скотобойне, а на концерте, и в руках у него не нож, а дирижерская палочка. В тот день все было в принципе как и всегда, с той лишь разницей, что я остался ждать окончания в соседней комнате и собственными ушами слышал как всхлипывало животное в свои последние мгновения. Я прошел внутрь - увидел, что Боб и отец вышли на улицу и от увиденного там, меня просто вывернуло прямо на эту тушу. Я упал и совершенно случайно коснулся своей рукой ее головы. Тогда-то все и произошло. Ее память и жизнь, похожие на короткий видеофильм, пронеслись у меня перед глазами. Света, я видел как они плачут, видел собственными глазами как вот сейчас я вижу тебя. Это нельзя передать словами, нельзя как-то попытаться воспроизвести, чтобы было понятно простому человеку, но это было так сильно и отчетливо, что меня буквально вывернуло наизнанку.
- Наверное, это чертовски страшно?
- Конечно. Ты даже не представляешь как.
Мы продолжили говорить, а чай в моей чашке так и остался нетронут. Я не прикоснулся к нему, хотя хотел пить и был готов проглотить все содержимое.
"Это бывает" - подумал я и отодвинул ее в сторону, дав понять Свете, что жидкость в меня сегодня не лезет.
- Что сказал Фалькон?
Женщина постаралась сменить тему.
- Сказал, что ему чертовски не хочется терять это место. Приказал во что бы то ни стало выяснить причину смертей и уложиться в семь дней сроку.
- Но ведь там сто с лишним человек! Как ты сможешь все это сделать?
- Не знаю, - я пожал плечами, - надо подумать. Для меня столько тел слишком большая нагрузка. Я умру Света, если проглочу такое количество воспоминаний за семь дней. Нужно нечто иное. Другой план.
Наступило молчание. Тяжелое и приятное одновременно. Мне хотелось почувствовать его, принять в себя и больше не думать ни о чем. Эндлер оказался совсем не той планетой, о которой я читал, когда подлетал к его орбите. Здесь жизнь и смерть была на одной линии, здесь даже мертвые до сих пор жили во мне, а живые наоборот, никак не касались меня. Словно все перевернулось с ног на голову и начало говорить, что так нормально, что по-другому просто не бывает и я должен принять эту действительность.
Потом она заговорила. Так, словно ничего и не было. Ее лицо вновь окрасилось приятной улыбкой, а глаза заискрились необычным светом.
- Я тут подумала, - начала она, - может тебе стоит поговорить с Сэмом.
- Зачем?
- Ну он все это время спрашивает меня, когда сможет увидится с тобой. Ваша первая встреча очень сильно повлияла на него и он из кожи вон лезет, чтобы добиться своего. Я скоро не смогу его отговаривать.
- Это действительно необходимо?
Мой вопрос несколько обидел ее и я постарался смягчить тон, однако вернуть слов уже не смог.