В ожидании решаю, что одного лишь мороженого на вечер нам будет мало, поэтому достаю из морозилки тесто для пиццы, шинкую сверху овощи, режу колбасу и сыр и ставлю в духовку.
Едва аппетитный запах начинает расползаться по кухне, дразня и пробуждая аппетит, как дверь открывается.
— Мама, я на горке каталась! — радостно сообщает Настя, вбегая. — Папа меня ловил и подбрасывал!
— Вот это вы экстремалы, — улыбаюсь в ответ.
— А что это так вкусно пахнет? — ведёт носом Семён.
— Пицца. Но она ещё не готова.
Настя в сопровождении отца идёт мыть руки и переодеваться в домашнюю одежду, а я достаю уже готовую пиццу, делю на куски, режу овощи и выставляю всё это в гостиной на столике. Вообще-то, я не сильно приветствую еду на любых поверхностях кроме кухонного стола, но иногда исключения быть должны.
— Мне тот кусок, где больше колбасы! — Настя плюхается на диван.
— Нет, это мне! А ты ешь с помидорами! — спорит с ней Семён.
Надо же, улыбаюсь про себя, Настя за пару часов, проведённых с отцом, уже и забыла, что собиралась экстренно худеть и ничего не есть. И пиццу ей уже с колбасой подавай, и мороженое с клубничным топпингом.
Семён жмёт на кнопку на пульте, запуская заставку, а я присаживаюсь к ним, рядом с Настей. Дочь смотрит молча, но лишь до того момента, как расправляется с куском пиццы. А потом начинает комментировать всё, рассказывать, что произойдёт. Оно и понятно, она смотрит мультфильм этот, чтобы не соврать, так уже раз двухсотый.
— Эй, давай без спойлеров! — возмущается Семён, поднимая брови, а мне хочется хихикнуть с того, как смешно смотрится зелёное пятно возле его глаза. Хотя, у меня, наверное, и самой смешно выглядит подобный раскрас.
К концу полнометражки мы доедаем пиццу и приступаем к мороженому, потом Настя просит включить “Короля льва”, потом его вторую часть. Уже к середине меня начинает клонить в сон. Последнее, что я помню, как Киара и Кову поют песню о любви.
Просыпаюсь я от того, что Настя вздрагивает и что-то бормочет во сне. Приподнимаю голову и щурюсь от яркого света от экрана телевизора. Понимаю, что не просто придремала, а сделала это, уложив голову Семёну на плечо. Настя же спит между нами, умостив голову на моих коленях, на ножки — на Семёна, который себе преспокойно сидит и смотрит футбол.
— Она болтает во сне, как и ты, — усмехается он, повернув ко мне лицо.
— Я болтала во сне? — смущённо поправляю волосы, чувствуя, как от них пахнет Семёном, его туалетной водой.
— Не сегодня.
С языка едва не срывается “а когда?”, но я торможу, потому что знаю ответ — когда я ночевала у него после нашего секса ещё тогда, шесть лет назад.
— Настю надо переложить, — ухожу от темы и стараюсь перестать думать о том, что только что спала почти в обнимку с ним.
— Сейчас отнесу её, — выключает звук на телевизоре. — Ты пока постель расстели.
— Хорошо.
Я ухожу в детскую, расправляю постель Насте, взбиваю её подушку и включаю ночник. Семён заносит её на руках и бережно опускает в постель. Я уже убедилась, насколько сильно она ему дорога, но каждый раз в подобном случае, наблюдая, у меня в груди становится тесно от тепла.
Он хороший отец. Хороший. Лучший. И моя девочка заслуживает такого. Как и он её.
А мне остаётся лишь благодарить судьбу за то, что всё так сложилось, что он узнал о ней. Сама бы я, к своему собственному стыду и сожалению, понимаю, что не решилась бы рассказать.
— Прости, Адамовна, — говорит Семён, когда мы выходим из спальни, тихо прикрыв дверь. — Но без куска твоей офигенной пиццы я не уйду. Это ты там фигуру блюдёшь, а я пожрать люблю. Даже ночью. Ночью оно ещё кайфовее.
— Кайфовее ему, — качаю головой, а сама иду к холодильнику. — Кубики не заплывут?
— Ну пока не заплыли, — пожимает плечами и вдруг задирает футболку. — Хочешь пощупать? — подмигивает. — Такие же твёрдые.
Семён был бы не Семён, если бы не выкинул что-то подобное. Когда я увидела его тогда в самолёте, а потом наблюдала на переговорах с Кортесом в Питере, да и потом, когда приехал вместе с нами в Москву и разговаривал с врачом, тогда мне показалось, что он вырос, эмоционально повзрослел. И сильно.
Но… мне показалось. И за эти месяцы я в этом убедилась. Нет, он, конечно, стал старше, но остался собой. Самоуверенный, самовлюблённый, вредный засранец.
И сексуальный… Только для меня эта дверь закрыта навсегда, да. Он просто классный отец моей дочери. Не хочу смотреть глубже, знаю, что там меня ждёт боль. А я не хочу снова и снова её испытывать.
— Это там у тебя вино? — кивает на холодильник, пока вытаскиваю блюдо с остатками пиццы. — Я и так как приличный запихивался пиццой всухую. Примерный папочка. Теперь я хочу накатить. Доставай бутылку.
И простой как пять копеек, да. Однозначно, Семён — это Семён.
Ставлю на стол бутылку и два бокала, тарелку с разогретой пиццей.
— Тоже будешь? — вскидывает брови и разливает по бокалам.
А почему бы и нет?
На часах стрелка ползёт дальше и дальше, в бутылке вина становится всё меньше. Во второй бутылке, которую я достала из бара. А мы с Семёном сидим и болтаем.