Я верю

— Доктор медицины Р. Томпсон, — прочитал он. Он подошел к пластинке поближе. Оказалось, это была латунная табличка с покрытой черным лаком гравировкой. Он ласково погладил ее пальцами. Какое-то время он так и стоял здесь, благоговейно взирая на эту прибитую к стене табличку.

— В чем дело, старина? — спросил его приветливый голос, и теплая ладонь опустилась ему на плечо. Алан в испуге отпрянул и, повернув голову, встретился лицом к лицу с самым настоящим доктором, который улыбался ему.

— Ой, простите, доктор Томпсон, я не хотел сделать ничего плохого, — несколько смущенно сказал мальчик. Доктор улыбнулся ему и ответил:

— Ну-ну, что за страдальческое лицо! Ты что же, юноша, решил принять на себя все горести этого мира?

— Что-то вроде того, — с нотками глубокого уныния в голосе ответил Алан.

Доктор мельком поглядел на часы, а затем обнял мальчика за плечо:

— Давай-ка, парень, зайдем в дом. Давай поговорим о том, что ты там натворил. Небось, довел девушку до затруднительного положения или что-то вроде того? А ее отец, должно быть, теперь преследует тебя? Ну-ка входи. Давай подумаем, как помочь твоему горю.

Доктор любезно провел нерешительного мальчишку через калитку, а затем немного вверх по дорожке — в операционную.

— Миссис Симмондс, — позвал он, подойдя к двери, — не подадите ли вы нам чаю и не осталось ли у вас сладкого печенья? Или ваш ленивый супруг уже все слопал?

Откуда-то из глубины дома ему ответил приглушенный голос. Доктор вернулся в свою операционную и сказал:

— Давай, парень, располагайся. Сейчас мы с тобой выпьем по чашечке чайку, а там будет видно.

Вскоре появилась миссис Симмондс с подносом, на котором стояли две чашки, кувшин с молоком, сахарница, изысканный серебряный чайник и, конечно же, обязательный серебряный кувшин с горячей водой. Миссис долго терзалась вопросом, подать ли ей лучший серебряный заварной чайник или обычный, фарфоровый. Но затем она решила, что доктор, очевидно, принимает у себя какую-то очень важную персону, а иначе он не стал бы ее звать: операций на этот час назначено не было, и ничего такого не ожидалось. Она даже не могла понять, что доктор делает дома в такое время. Поэтому, когда она вошла, лучший фарфор, лучший заварной чайник и лучшая улыбка на ее лице — все было при ней. И тут от изумления у нее буквально челюсть отвалилась — она-то думала, что здесь сидит по меньшей мере лорд или леди, либо солидные бизнесмены из района Лондонского Пула. [21]Но тот, кого она увидела, скорее, напоминал унылого ученика-недокормыша. Да, она сразу поняла, что это и был какой-то школьник, хотя для школьника он, вроде бы, был уже староват. Однако она твердо решила, что это ее не касается. Поэтому она аккуратно поставила поднос перед доктором, слегка поклонилась в смущении и вышла, закрыв за собою дверь. Разливая по чашкам чай, доктор спросил:

— Как ты любишь пить чай, парень? Сперва молоко? Или тебе, как и мне, все равно — лишь бы было что-то мокрое, теплое и достаточно сладкое?

Алан тупо кивнул. Он не знал, как вести себя и что говорить. Он был целиком поглощен своим горем и мыслью о том, что он опять проиграл. И он поймал себя на этой мысли. Почему он сказал «опять»? Что он имел в виду? Он не знал. Было нечто такое, что давило на его подсознание, — нечто такое, что ему следовало знать… Или не следовало? В смущении он потер голову руками.

— Что с тобой, парень? С тобой ВСЕ в порядке или нет? Ну-ка отведай чаю, поклюй сладкого печенья и расскажи мне, что с тобой стряслось. У нас масса времени — у меня полдня свободно, так что давай попытаемся выяснить, что с тобой произошло и как тебе помочь.

Бедный Алан не очень-то привык к доброжелательному и вежливому обращению. Его всегда считали чудаком — как в семье, так и в округе, где о нем говорили: «это тот сын зеленщика, которого обуяли грандиозные идеи». А сейчас слова любезного доктора растопили его сердце, и он залился горючими слезами. Рыдания сотрясали его тело. Доктор очень озабоченно посмотрел на него и сказал:

— Все хорошо, парень, все хорошо. Дай волю своим слезам. В этом нет ничего плохого. Хорошенько прочисти свой организм. Давай не стесняйся — тебе нужно выплакаться, и в этом нет ничего предосудительного. Ты знаешь, что даже старый Уинни Черчилль порой проливает слезы? А если ему можно, значит, можно и тебе. Ведь так?

Алан стыдливо вытер лицо носовым платком. Доктор был поражен тому, каким чистым был этот платок. А когда этот мальчик поднес платок к глазам, доктор Томпсон заметил, что его руки также были чисты.

Ногти на руках были аккуратно подстрижены, и под ними совершенно не было грязи. Теперь этот мальчишка вырос в глазах доктора сразу на несколько ступеней.

— Ну-ка, парень, отведай этого напитка, — сказал доктор, ставя перед Аланом чашку с чаем. — Только размешай хорошенько — там, небось, целый пуд сахару. Сахар, знаешь ли, прибавляет силы. Ну, давай, приступай.

Алан пил чай и нервно грыз сладкое печенье. Затем доктор наполнил чашки снова и, поставив чай перед мальчиком, изрек: