Я вам любви не обещаю

— Николя, — присела на край постели Елизавета Петровна.

Найдя в складках одеяла его безвольную руку, пожилая дама, осторожно сжала длинные тонкие пальцы.

— Маменька, — открыл глаза Уваров.

— Господи, мальчик мой. За что так?

— На столе лежит шкатулка. Возьмите её, — с трудом выговорил князь.

Елизавета Петровна послушно поднялась и подошла к столу. Недоумевая, зачем сыну в столь трагичный час понадобилась эта безделица, она взяла её и вернулась к постели.

— Откройте, — чуть слышно прошептал Уваров.

Откинув крышку, княгиня едва не вскрикнула. Первым попался на глаза фамильный перстень Уваровых, который когда-то юный Николай надел на палец своей жены вопреки воле родителей. Трясущимися руками Елизавета Петровна принялась перебирать бумаги.

— Ты знаешь! — поражённо выдохнула она. — Откуда это у тебя?

— Это шкатулка Веры, той, что у нас гувернанткой была, — прохрипел Уваров.

— Верочка? — в ужасе прикрыла ладошкой рот княгиня. — Боже мой, Верочка. Она же…

— Правду, маменька. Только правду, — уставился на неё лихорадочно блестевшими глазами князь. — Видит Бог, моё время на исходе, так не лгите же мне нынче!

Княгиня закрыла глаза и перекрестилась дрожащей рукой.

— Николя, я только добра тебе желала.

— Рассказывайте, — нетерпеливо перебил её Уваров.

— Господи, прости мне грехи мои тяжкие, — вздохнула княгиня. — Моя вина. Ты уехал на Кавказ, оставив Анну на моё попечение. Она занемогла тогда. Долго болела, мне казалось, что Господь приберёт её, да не вышло. Поправляться стала, тогда я солгала ей, сказав, что брак ваш недействительный, и венчал вас человек, лишённый сана, что ты помолвлен с другой женщиной, а ей только воспользовался, потому как побоялся супротив воли отцовской пойти. Отец Силантий помог мне в том. Он ей книгу метрическую показал якобы из того прихода, где вы венчались, а записи о венчании там и не было. Запугала я её и убедила уехать подальше. Дала денег, достаточно для того, чтобы безбедно жить, а потом устроила её похороны, а всем в поместье сказала, что померла она. В гроб мешков с овсом положили да заколотили. Мол, княгиня молодая за время болезни совсем подурнела, негоже её людям в таком виде показывать. Отец Силантий и отпел её.

— Отец Силантий? — удивлённо воскликнул князь, сделав попытку подняться, но тотчас рухнул обратно на постель, застонав от невыносимой боли.

— Он мне многим обязан, Николя. Ему так хотелось получить свой собственный приход, я посодействовала тому, а потом попросила вернуть долги.

— Вы страшный человек, маменька, — выдохнул Уваров. — Вера — моя дочь. Моя и Анны.

— Я догадалась, — тихо всхлипнула пожилая дама. — Как только шкатулку эту проклятую открыла.

— Дайте мне слово, что позаботитесь о ней, коли не суждено мне будет подняться отсюда.

— Не говори так, Николя, — умоляюще посмотрела на него княгиня. — Ты оправишься, вот увидишь.

— Слово, маменька, — потребовал Уваров, напрягая последние силы.

— Даю слово, что не оставлю Верочку, — заплакала княгиня.

— Ступайте. Мне больно видеть вас, — отвернулся от неё Николай Васильевич.

— Прости меня, — попыталась она нащупать его руку.

— Господь простит, маменька. Оставьте меня, — выдавил из себя князь, не поворачивая головы.

Казалось, что силы совершенно покинули пожилую женщину. Рыдая, она доплелась до двери и, кинув последний взгляд на сына, вышла в коридор. Ноги её подкосились, и Елизавета Петровна осела на пол. Лакей, дежуривший у двери, кинулся поднимать княгиню.

— Прочь, оставьте меня, — рыдала она, отталкивая его руки. — Все прочь!

Бахметьев, поднимавшийся по лестнице вместе со священником, не слушая возражений пожилой дамы, легко поднял её с пола и перенёс в библиотеку, усадив на диван.

— Доктора! — прикрикнул он на слугу, замершего на пороге.

Врач дал княгине успокоительных капель и поспешил к Уварову, как только святой отец покинул раненного, окончив соборование. Елизавета Петровна перестала всхлипывать и, казалось, задремала сидя на диване. Вскоре и Ольга с Лидией Илларионовной и Карауловым перебрались в библиотеку, чтобы быть ближе к спальне князя.

Бахметьев, несмотря на ночную прохладу, вышел на балкон и закурил. Надеяться можно было только на чудо. Острое чувство вины невыносимой тяжестью сдавило грудь. До нервной дрожи в пальцах хотелось войти к Уварову и покаяться, попросить прощения, но смеет ли он отравить умирающему последние мгновения? Видимо, придётся до конца жизни нести на себе сей грех. Георгий прислонился затылком к холодной стене и закрыл глаза. Из комнаты послышался короткий вскрик Ольги и сдавленное рыдание. Распахнув створки, граф едва ли не ввалился в библиотеку. Протягивая к нему руки, Ольга рыдала в голос:

— Жорж, он умер, умер, — причитала она.

Обняв хрупкие плечи, Бахметьев погладил её по растрёпанным локонам:

— Полно убиваться, Оленька. Полно.

Доктор смущённо отвёл взгляд, Лидия Илларионовна сердито поджала губы и лишь старуха Уварова не выказала никаких эмоций, уставившись бессмысленным взором в пространство.