— Чего смеешься? — вызверился он, — твой залитый дешевым пивом мозг и представить не может, какой ценой я добился того, чего добился. Как говорят во всяких дурацких книжках по саморазвитию и биографиях успешных людей, сделал себя сам. Я выгрыз свое место под солнцем.
— Поздравляю тебя от всего сердца, — заявил я, — если что, на твое место я и не претендую. Оказаться здесь не мечтал и не просил. Это просто произошло. Чистый рандом. На моем месте мог бы появиться кто угодно.
От этого он еще больше рассердился. Черт знает, почему — здоровому человеку довольно сложно понять, как мыслят шизы.
Ну ладно, относительно здоровым.
Майкл ткнул в меня пальцем. Я отступил на шаг. Вокруг него пространство вроде бы задрожало, заколыхалось, цвета поплыли и стали нечеткими… Или мне просто кажется?
— Не претендуешь! — почти заорал он нам с Нацуки в лицо, — Вот об этом я и говорю! Тебе все слишком легко досталось, Игорь! Ты не проживал одну и ту же неделю несколько десятков тысяч раз. Не находил тело подруги в петле. С кровью, застывшей под ногтями. Не проводил уик-энд в наблюдениях за тем, как коченеет и начинает разлагаться тело. Не-ет, куда там! Ты, сука, явился на все готовенькое!
Понятно. Вот и причина столь массивного бугурта выяснилась. Действительно банальная, конечно. На все трюки с консолью, глюки и подлянки паренька толкала элементарная зависть.
Да. И много времени. Но его у Майкла было в избытке. Когда так долго предоставлен самому себе, крыша съезжает на раз-два. Я именно поэтому очень скептически отношусь к тем, кто на полном серьезе решает отринуть мирское и уехать жить в тайгу. Понятно, что каждый сам знает, что для него лучше, но чаще всего это путь не к просветлению, а к дому с мягкими стенами.
Нацуки шумно выдохнула и потерла пальчиками виски.
— Нихрена не понимаю, — призналась она, — кто в петле болтался? Кто там разлагался? Перестань говорить загадками!
Майкл сжал кулаки. Глаза сузились в щелки, ухмылка на морде стала почти плотоядной. Я напрягся. Нет, за Нацуки я меньше всего переживаю — этот гремлин даже ММАшнику из Дагестана навалять сможет, но все равно как-то стремно. Щас этот скульптор реальности еще в болонку ее превратит, чего доброго, а расколдовать потом как?
— Ох, Нацуки, Нацуки, — заговорил он неожиданно спокойным тоном, — девочка моя, тебе этого знать не положено. Но раз уж ты так и норовишь влезть в разговор по душам, то так и быть — выдам парочку фактов. Первый состоит в том, что на тебя всем плевать. Разработчики даже сцену смерти тебе не придумали. Просто вымарали из реальности, и все. Как будто ластиком стерли неудачный набросок. Это раз.
Нацуки опешила. На ее лице застыло такое неподдельное недоумение, что мне стало ее жалко. И жалость эта здорово подогревалась желанием расколошматить Майклу морду так, чтоб мама-художница не узнала. Внести, так сказать, изменения в спрайт. Даже к Монике осознание правды о мире пришло через боль. А тут эту боль причиняли насильно. На моих глазах.
— А второго факта, если подумать, у меня для тебя и нет, — сообщил наш собеседник, это поганое трепло, — знаешь, почему? Потому что ВОТ НАСТОЛЬКО всем на тебя плевать. У Юри в ее репликах есть фраза одна… вроде «Никто не заплачет, если она вдруг умрет». И ты даже не представляешь, как эта фраза правдива!
Непонимание с лица Нацуки никуда не делось. Но Майкловы слова все равно пробились через него и попали в цель. Глаза моей спутницы влажно заблестели. Рот скривился в гримасе. Паршиво. Кажется, слезопада не миновать.
— Пасть закрой, — рубанул я, — хочешь говорить — говори со мной, а ее не трогай.
— «Пасть закрой» — передразнил меня он, — Игорек, тебе выражения Шварца или Слая не идут совсем, не вытягиваешь. К слову, а от нее тебе уже перепало? Поделись подробностями, мне любопытно. Понравилось биться о скалы?
В эту секунду я на волосок приблизился к тому, чтоб врезать ему. Кулаки у Гару хлипкие и стопудово руку сломать можно, если переусердствовать. Но я был не прочь проверить запас крепости.
— Ну-ну, успокойся, — заявил он, — у тебя щас на морде написано, что ты меня выпотрошить без ножа хочешь, приятель.
— Тамбовский волк тебе приятель, — прохрипел я.
В глотке пересохло и жутко захотелось пить. Наверное, все выжгло яростью, что бушевала внутри. Как удар напалмом по деревне гуков. Один из которых все это время прятался, сука, на деревьях. Меня так бросило в пот, что я чувствовал себя свиной тушкой на вертеле.