– Не скажите, – возразил Уланов, – бизнес бизнесом, а слава или хотя бы причастность к ней – это совсем другое дело. Ваши бывшие мужья не пытались вернуть вас после того, как вы обрели такую бешеную популярность?
– Пытались, – она снова улыбнулась, на этот раз кокетливо и слегка глуповато, – но не после, а до того. Они хотели вернуть меня не как известную писательницу, а как женщину и жену.
– Надо ли понимать так, что вы не хранили верность своим мужьям?
– Это с чего же вы так решили? – изумилась Татьяна, на этот раз совершенно непритворно.
– Ну как же, если вы в третий раз замужем, значит, находясь в предыдущем браке, вы вступали в близкие отношения с другим мужчиной. Правда, это были серьезные отношения, приводящие к следующему браку, но факт адюльтера отрицать нельзя.
– Можно. Можно отрицать. Александр Юрьевич, вы, может быть, мне не поверите, но со вторым и третьим мужьями я познакомилась уже будучи разведенной. Вот так-то.
– То есть вы хотите сказать, что при разводе не отходили на заранее подготовленные позиции? – теперь уже он не смог скрыть удивления. – Вы расставались с мужем, не имея перспективы нового брака?
Все ясно как Божий день, с усмешкой подумала Татьяна. Господин Уланов у нас пал жертвой распространенного заблуждения, согласно которому любая женщина должна хотеть быть замужем любой ценой, и он совершенно не понимает, как это можно уйти от мужа не к любовнику, а просто так, в никуда. По его разумению, в таком случае не я уходила от мужа, а он меня бросал, но раз бросал, значит, я никудышная и никчемная, и абсолютно непонятно, откуда же тогда взялись второй и третий мужья. «Вероятно, он смотрит на меня, толстую и неуклюжую, и не может взять в толк, почему это я такая смелая. По его представлениям, такая, как я, должна обеими руками вцепиться в мужа и удерживать его из последних сил, потому что больше на меня никто не позарится. Самому ему скорее всего нравятся изящные стройные женщины, и ему даже в голову не приходит, что есть мужчины, которым нравятся именно такие женщины, как я. Знал бы он, сколько на самом деле таких мужчин, его бы, наверное, кондрашка хватил. И почему великое множество людей считает собственные вкусы эталонными и единственно правильными?»
– Что ж, Татьяна Григорьевна, нам пора в студию. Лена, давай последние штрихи, – обратился Уланов к гримеру, которая все время их беседы просидела в уголке с чашкой кофе в руках. – И мне лицо сделай.
Лена долго и придирчиво выбирала помаду для Татьяны, потом наложила тон и пудру на лицо ведущего. Они все вместе вышли из комнаты и пошли по длинному коридору. Татьяна сначала пыталась запомнить дорогу, но очень скоро бросила это занятие: все равно не уследить за многочисленными поворотами и переходами от лестницы к лестнице.
В студии было жарко и душно. Ее усадили в неудобное кресло перед неудобным низким столом и оставили одну. Вокруг суетились оператор и осветитель, Уланов через вставленный в ухо аппаратик общался с невидимым режиссером, и никому, казалось, не было дела до Татьяны. Она постаралась сосредоточиться и, чтобы не терять даром времени, обдумать и проанализировать свои впечатления от Уланова.
Ирочка Милованова, родная сестра одного из бывших мужей Татьяны, металась по квартире, не находя себе места. Она с ума сходила от волнения за родственницу и корила себя нещадно за то, что не сумела настоять на своем и отговорить Таню от этого глупого, рискованного и, в сущности, абсолютно ненужного мероприятия. Примерно за час до начала передачи Ира поняла, что не может находиться в одиночестве, и позвонила Стасову на работу.
– Владик, – умоляюще попросила она, – приезжай домой, пожалуйста.
– Зачем это? – недовольно откликнулся Владислав.
Ира слышала гул голосов в его кабинете, кажется, там было много народу.
– Скоро передача начнется, – пояснила она. – Приходи, вместе на Таню посмотрим.
– Я здесь посмотрю. Извини, Ируся, у меня люди.
Стасов положил трубку. Ирина сглотнула слезы, но постаралась успокоиться. В самом деле, ну что такого страшного? Не съест же Уланов Татьяну. Покусает немножко и отпустит. Нет, все-таки страшно. А вдруг Таня начнет нервничать? Ира слышала, что от сильного волнения даже преждевременные роды случаются.
Чтобы отвлечься, она принялась за тесто для очередных пирогов. Пироги у нее получались знатные, только Татьяна всегда ругалась, потому что ей нельзя мучное, а удержаться и не попробовать Ирочкиных пирожков – силы воли не хватает. Когда до начала передачи осталось минут десять, Ира поняла, что делает все не так и тесто погублено почти бесповоротно. Отерев согнутой рукой брызнувшие от досады слезы, она с ожесточением вывалила содержимое миски в большой полиэтиленовый пакет, который тут же швырнула в мусоропровод.
За пять минут до начала она сидела перед экраном телевизора, с ужасом ожидая Татьяниного позора. Последнее, о чем она успела подумать, прежде чем на экране появилась знакомая заставка, было: «Я так и не поставила пироги. Придет Стасов голодный, чем я буду его кормить?»