Я умер вчера

– И многие уходят?

– Никто. Ни один человек за все годы существования центра не захотел вернуться в тот мир, в котором ему было так больно и плохо, что он вообще жить не хотел. Вам это, может быть, пока непонятно, потому что вам не приходилось жить в атмосфере любви, согласия и доброжелательности. В обычной жизни нас любят два-три человека, я хочу сказать – по-настоящему любят, искренне и преданно. А со всем остальным человечеством мы пребываем в состоянии войны или в лучшем случае взаимной терпимости сквозь зубы. В нашем центре все по-другому. Разумеется, далеко не все люди умеют желать другому добра и принимать его таким, каков он есть, но у нас этому учат. Групповые и индивидуальные занятия с опытными психологами ведутся ежедневно и являются для всех обязательными. Это лечение, без которого нельзя обойтись.

Я услышал, как хлопнула входная дверь, в коридоре раздались чьи-то шаги, и вопросительно взглянул на Лутова. Его лицо мгновенно стало жестким, и со своим лысым черепом и горбатым носом он теперь напоминал большую хищную птицу.

– Прошу прощения, – сухо сказал он, – я на минуту вас покину.

Он вышел из комнаты и плотно притворил за собой дверь. До меня доносился женский голос, что-то раздраженно и быстро говоривший, и голос Лутова, но слов разобрать я не мог, впрочем, не очень-то и старался. «Минута» превратилась в добрых пятнадцать, но я их почти не заметил, судорожно обдумывая услышанное. Уход со всем имуществом? Похоже на секту. Я слышал, есть такие религиозные секты, которые требуют от своих адептов чего-то подобного. Но, с другой стороны, Лутов почти ничего не говорил о религии и вероучении, так, обмолвился во время нашей прошлой встречи почти месяц назад. И потом, я что-то не слыхал, чтобы секты создавали собственные предприятия и обеспечивали своих членов полезной работой. Для них весь смысл ухода с имуществом в том и состоял, чтобы на эти средства поддерживать сектантов, которые ничего не делают, только молятся и пропагандируют свое учение. В конце концов, какая мне разница? Я должен думать только о том, годится ли это для меня. И пришел к выводу, что годится. Даже более чем. Никаким имуществом я не рискую, ибо приду к ним голым и босым, с десятком рубашек и тремя костюмами. Зато получу работу, которую умею и люблю делать. Например, займусь той самой телевизионной программой, о которой мне в прошлый раз говорил Лутов. А если с программой у них не получится, то ведь есть газета, а я по образованию как-никак журналист. И Вика не захочет меня убивать, если я прямо сегодня предложу ей развод без раздела имущества. Она отменит свой заказ. Только вот мать… Непонятно, как быть с ней.

Лутов вернулся в комнату, и почти следом за ним вошла женщина лет сорока с опухшими от слез глазами. В руках у нее был поднос с чайником, чашками, сахарницей и огромной тарелкой, на которой аппетитной горкой возвышались источающие аромат корицы круглые плюшки. Женщина посмотрела на меня как-то затравленно, но при этом улыбнулась.

– Угощайтесь, пожалуйста.

Она ловко расставила на столе чашки, пристроила блюдо с плюшками и заискивающе глянула на Лутова.

– Еще что-нибудь подать?

– Нет, иди. Спасибо, – холодно ответил он, кивком головы отпуская ее, как прислугу.

Женщина вышла, тихонько прикрыв за собой дверь. Наверное, это жена Лутова, подумал я. Похоже, у них тоже в семейной жизни не все в порядке. Чудеса, да и только! Мне казалось, у такого мужика, как Лутов, вообще не должно быть проблем, бабы его наверняка обожают, если уж даже на меня подействовало его обаяние.

– Ваша супруга отлично готовит, – восхищенно сказал я, откусив кусок мягкой горячей плюшки.

– Это не жена, – коротко ответил Лутов.

Я понял, что он не горит желанием обсуждать женщину, которая только что плакала, а потом подавала нам чай.

– У вас есть еще вопросы, Александр Юрьевич, или вы хотите взять тайм-аут и подумать? – спросил он, возвращаясь к нашему разговору.

Тайм-аут! Можно подумать, у меня есть хотя бы минута. Решение нужно принимать немедленно и как можно скорее поговорить с Викой о разводе, иначе пуля из пистолета с глушителем достанет меня в любой момент.

– Пожалуй, мне все ясно, – медленно сказал я, подыскивая правильные слова, чтобы спросить насчет матери, объяснить ситуацию и в то же время не проговориться насчет Вики. – Только вот… Видите ли, у меня мать – инвалид по психическому заболеванию. Сейчас она живет одна, но с каждым днем это становится все проблематичнее. Я рассчитывал на то, что смогу нанять ей сиделку или оплачивать пребывание в хорошем интернате, но теперь все обернулось таким образом… Я не хотел бы вдаваться в детали, это наше сугубо семейное дело, но теперь у меня нет денег. Совсем нет. Вплоть до того, что мне негде и не на что жить. И если я уйду к вам, в ваш центр, то мать останется совсем одна. Моя жена о ней заботиться не будет.