Я сплю среди бабочек

И кто вам об этом сказал? — желчно осведомляюсь я. — Уж не сам ли Юлиан собственной персоной? — Потом качаю головой и продолжаю: — Это же полный бред, разве вы этого не понимаете?! Ему плевать на меня — он просто не хочет дать нам быть вместе. Он сам говорил мне об этом. Его цель — заставить вас мучиться и страдать, и я вижу, он неплохо продвинулся в продвижении своего плана: заморочил вам голову, а вы и пляшете под его дудку, словно послушная марионетка, — я делаю захлебывающийся, рваный вдох. — Хватит, снимите уже свои розовые очки: Юлиан не тот милый мальчик, которым вы его себе представляете… Он умелый манипулятор и интриган. Не позволяйте ему влиять на свои чувства. Прошу, Адриан… В конце концов лишь одно имеет значение — ваши чувства ко мне. И если они у вас есть…

Но он не дает мне договорить, качая головой:

Шарлотта, ты ошибаешься — Юлиан не такой. Он не стал бы обманывать меня…

Смотрю на него, не до конца понимая, действительно ли он верит в эти свои слова или это просто отголосок самоубийственного чувства долга, которое абсолютно неподвластно моему пониманию.

А как же Франческа? — парирую я. — Разве спать с ней за вашей спиной не было бессердечным обманом? Да вы еще более слепы, чем я думала, — я вспескиваю руками, не в силах больше выносить этот бесполезный разговор.

Ты нужна ему, Шарлотта: он не просто так изменился — он хочет быть достойным тебя. Он, действительно, неравнодушен к тебе…

Я НИКОГДА НЕ БУДУ С НИМ, — цежу я сквозь стиснутые зубы. — И чтобы было еще более понятно, добавлю: я его ненавижу. Ненавижу, как он измывается над вами, бессердечный вы чурбан. Да и вас, пожалуй, ненавижу тоже: за то, что позволяете ему делать это.

Шарлотта…

Да что вы все твердите Шарлотта да Шарлотта, — в сердцах кричу я ему в лицо. — Вы мне между прочим сердце разбиваете, а ничего умнее беспрестанного повторения моего имени и придумать больше не можете… — Потом со всей силы толкаю его в грудь обеими руками и бегу прочь к маленькой калитке в заборе, которая, как я знаю, узкой тропинкой уводит далеко в лесные заросли елей и сосняка. Я не знаю, как найду дорогу назад, но сейчас мне главное убраться подальше как от самого Адриана Зельцера, так и от всех обитателей дома в целом. Не хочу никого видеть… Разбитое сердце нуждается в уединении.

Слезы обиды и разочарования застилают мои глаза, когда я бегу, не разбирая дороги, прочь по едва утоптанной лесной тропинке… Я смутно припоминаю, как Глория водила нас гулять к лесному ручью, который, мол, берет свое начало прямо с альпийских заснеженных вершин, в нем она набирает чистую родниковую воду — мы тогда наполнили две пятилитровые канистры. Но теперь все это не имет для меня никакого значения, разве что голос за моей спиной, окликающий меня по имени, придает моим ногам дополнительное ускорение, о котором я прежде и представить себе не могла — по жизни я совсем не спортсменка.

Наконец я слышу впереди журчание воды, а потом выскакиваю прямо на то самое место, где Глория просила меня быть особенно осторожной: трухлявое дерево, перекинутое через прохладный ручей, едва на ладан дышит, говорила она, лучше не испытывай судьбу, добавила она тогда следом, но сегодня все ее предостережения вылетают у меня из головы, и я, стремительно оглянувшись и заметив невдалеке своего преследователя, ставлю-таки ногу на ненадежный, изъеденный жучком ствол… Вроде прочный — делаю еще несколько шагов и замираю посередине, когда тот с надрывным стоном и последующим хлопком переламывается прямо под моими ногами, и я, перепуганная и визжащая, лечу прямо в воду спиной вниз.

Я едва успеваю понять, что происходит, а уже лежу погруженная в холодную воду, и надо мной пархает одинокая бабочка. Шок от резкого погружения уже проходит, и я, раскинув руки в разные стороны, позволяю кристально чистой альпийской воде смыть с себя все невзгоды, приведшие меня на этот шаткий и ненадежный мосток, опрокинувший меня прямиком на дно этого ручья.

Все-таки как прекрасно пархают быбочки!

Я могла бы наблюдать за ними вечно…

Простудишься, — слышу я голос на берегу. — Купальный сезон откроется только через месяц.

А мне нравится ломать стереотипы, — отзываюсь я невозмутимо, хотя и начинаю ощущать покалывание в замерзающих пальцах ног, а зубы вот-вот начнут отстукивать азбукой Морзе некое завуалированное послание, вроде «а ты вытащи меня отсюда, сама я лучше замерзну насмерть, чем сделаю хоть шаг в твою сторону». Нет, на самом деле замерзнуть насмерть мне вовсе не хочется, а вот быть спасенной — это, пожалуй, очень даже да.

С тобой всегда было нелегко, не так ли? — слушу насмешку в его голосе и слегка поворачиваю голову. Вода тут же заливается мне в нос, и я начинаю отфыркиваться, что вынуждает меня подняться-таки на ноги… Силы небесные, как же холодно! Я начинаю клацать зубами, уставившись на мужчину на берегу большими, непримиримыми глазами — пусть не думает, что мое позорное падение в воду аннулировало мои же претензии к нему. Ни за что!