Я сплю среди бабочек

Это так неожиданно… Я не знаю, что и сказать, — мямлю я нерешительно. — Не уверена, что это будет правильно… Дедушка не согласится на это…

А на то, чтобы ты бросила ради него учебу, согласится? — вскидывается Алекс с напором, а потом уже спокойнее добавляет: — К тому же мне будет не так одиноко в нашем большом доме, правда, пап?

Кидаю на того еще один робкий взгляд, и Алекс снова добавляет:

Мы с папой все обсудили, ты ничего такого не думай: он полностью поддерживает меня в данном вопросе. Ну, скажи же хоть что-нибудь, — обращается он к отцу.

И тот говорит:

Уверен, Юлиану такой расклад тоже понравится.

Его слова неожиданно злят меня и я холодно произношу:

А я уверена, что дедушка на это не согласится, так что и говорить здесь не о чем. Но за предложение спасибо… Правда, Алекс, спасибо!

Тот смотрит на меня с недовольным видом — его «бабочка» не оправдала его ожиданий! Примерно так я это и воспринимаю.

Как твои бабочки Монархи? — спрашиваю я, пытаясь сменить тему разговора, но тот, хоть и бросает краткое «хорошо», продолжает обиженно хмуриться… Мне неприятно быть предметом его недовольства, но и порадовать мне его тоже нечем — так мы и сидим какое-то время: три молчаливые фигуры в пустой, больничной палате. И это почти невыносимо!

Через три дня дедушку выписывают из больницы (к слову, это самый канун Рождества), и я помогаю ему собрать его вещи, постоянно прокручивая в голове последний разговор с Алексом и его отцом — с тех пор они больше здесь не появлялись, и я солгу самой себе, если не признаю, что меня подобное положение вещей не огорчает.

Юлиан тоже молчит, но ему я и сама ни разу не звонила… А вот Алекс и Адриан…

Милая, где ты летаешь? Я трижды спросил тебя про мои шахматы, а ты так мне и не ответила!

Что? А, шахматы… да, я их уже уложила в сумку, на самое дно, не переживай, дедушка.

Да я и не переживаю, милая… разве что о тебе… самую малость, — отзывается он озабоченным голосом. — Что у тебя на уме? Рассказала бы деду, не томила.

С чего ты взял, что я чем-то озабочена… Просто задумалась о своем.

Дед покачивает головой, но расспрашивать прекращает. А что, если бы мы и взаправду перехали в дом на Максимилианштрасе семьдесят девять, снова прокручиваю я заевшую, словно старая пластинка, мысль? Тогда, конечно же, прощайте все разумные планы по излечению собственного сердца и да здравствует полное безумие с адриналиновыми бабочками в животе, но как все-таки заманчиво и невероятно соблазнительно это звучит. Бабочки в животе! А бабочек, как известно, я люблю…

Я выкатываю коляску с дедушкой в холл больницы и осматриваюсь по сторонам — где-то здесь нас должны ждать два дюжих парня, которым по долгу службы предписано препроводить нас с дедом до дома и поднять последнего в его квартиру. Они знают, что у нас нет лифта… Но я никого из них не вижу.

Может быть, мне стоит позвонить и уточнить время? — устав от бессплодных ожиданий говорю я дедушке. Но тот только отмахивается от меня:

Подождем еще чуть-чуть, уверен, они скоро будут.

И мы ждем еще чуть-чуть, ждем до тех самых пор, пока больничные двери не открываются и не впускают с улицы хорошо мне знакомую фигуру Адриана Зельцера. На нем теплая куртка и приветливая улыбка вкупе с ней…

Извините, попал в небольшую «пробку» на дороге. Доброе утро!

Ничего не понимаю: дед так улыбается ему, словно только его и ждал; бросаю на обоих подозрительные взгляды.

Что происходит? — наконец решаюсь спросить я.

Мы едем в гости к этому приятному молодому человеку, — отвечает мне дед, с трудом сдерживая радостный восторг от отлично удавшейся шутки. — Он пригласил нас отпраздновать это Рождество в своем милом доме, который, как я знаю, ты уже успела прилично изучить. Ну, не стой столбом, милая. Поехали! — и дед взмахивает рукой, словно полководец на поле боя, и Адриан Зельцер хватается за ручки инвалидной коляски, увлекая его… ну и меня, соответственно, к выходу.

Мы едем отмечать Рождество в ваш дом? — обращаюсь я на ходу к мужчине в теплой куртке.

Тот кидает краткое «да».

А почему я об этом ничего не знаю?

Потому что мы хотели сделать тебе рождественский сюрприз! — отвечает мне дед с довольной улыбкой.

Рождественский сюрприз, значит, — ворчу я недовольно. — Вот почему ты был такой странный последние пару дней… И как же теперь наше рождественское печенье? — бубню я первый пришедший мне в голову довод против.

Его испечет за нас Алекс, — пожимает плечами дедушка, — мы бы все равно не успели ничего сделать. Ну согласись, сюрприз удался?!

Я смериваю Адриана Зельцера уничтожающим взглядом и цежу сквозь зубы:

Еще как удался, ничего тут не скажешь.

А потом мы усаживаемся все в тот же «фольксваген-кэдди» и выезжаем в направлении Нюрнберга.

16 глава