Я сплю среди бабочек

Так и остались мы с тобой без попкорна, — сетует Юлиан, усаживая меня прямо на свою кровать. В любой другой раз подобная вольность заставила бы меня мучительно покраснеть и начать заикаться, словно при встрече со страшным серым волком, но в моем нынешнем душевном состоянии кровать Юлина — это меньшая из всех возможных моих проблем. Они ведь не думают, что я дружили с Алексом только ради самой этой перспективы сидеть на Юлиановой кровати? А ведь Адриан напрямую спрашивал меня об этом — и вот…

Мне надо поговорить с Алексом! — выдыхаю я стремительно, вскакивая с кровати. — Пожалуйста…

Но Юлиан ловит меня за руку и притягивает в свои объятия.

Неужели ты станешь тратить время на моего братца, когда прямо здесь в этой комнате рядом с тобой есть я? — вопрошает он призывным, соблазнительным голосом. Я не успеваю опомниться, а его руки уже пробираются под мой свитер и начинают поглаживать обнаженный живот.

Что ты делаешь? — тоже любопытствую я, начиная нервно похихикивать.

А что я делаю? — самым невинным голосом откликается Юлиан. — По-моему, то самое, о чем мечтат каждая девчонка, находящаяся рядом со мной… Разве нет?

Приступ хихиканья грозит перерасти в настоящий хихикающий припадок, когда дверь комнаты неожиданно распахивается и делает это так стремительно, что буквально припечатывается в несчастную стену за ней — с потолка вот-вот может посыпаться штукатурка.

Ах ты мерзкая, маленькая дрянь! — истерически орет на меня Франческа, швыряя в лицо смятый кусок зеленого шелка, в котором я безошибочно узнаю заимствованное у нее зеленое, вечернее платье. — Думала, сможешь скрыть это от меня? Думала, я не узнаю, как ты тайком пробралась в мою гардеробную и украла одно из моих любимейших платьем? То самое, про которое еще моя мама сказала, что никогда не видела ничего красивее… Так бы и расцарапала твои бесстыжие глаза, мерзкая воровка! — шипит она, вскидывая обе руки и сжимая пальцы на них с таким яростным видом, словно в каждой из них лежит мое трепещущее сердце. — Ты хоть знаешь, во сколько оно мне обошлось? — И тут же отвечает: — В три тысячи евро. А ты превратила его в жалкий клочок туалетной бумаги… — От злости у нее так перекашивает лицо, что я с трудом узнаю в ней прежнюю Франческу Барбиери, которой всегда невольно восхищалась; стискиваю пальцами злополучное платье и только тут замечаю, что рука Юлиана все еще находится под моим свитером, чем он беззастенчиво пользуется, продолжая водить пальцем по моей покрывшейся «мурашками» коже. Я даже не уверена, вызывают ли эти «мурашки» сами его прикосновения или причиной тому то сытое самодовольство, с которым он смотрит сейчас на разъяренную женщину на пороге своей комнаты.

Я уже почти готова начать лепетать извинения, когда Юлиан вдруг подается еще ближе ко мне, утыкаясь носом в мою раскрасневшуюся от стыда щеку, потом втягивает носом воздух, словно кот, учуявший дивный сметанный запах, и произносит:

Франческа, тебя разве мама не учила, что врываться в чужую комнату без стука невежливо… и даже опасно — можно увидеть нечто, не предназначенное для чужих глаз. Не могла бы ты выйти и закрыть за собой дверь… пожалуйста.

В тот момент, признаюсь честно, мне становится жалко ее: ярость уходит с ее лица, неожиданно уступив место растерянной потерянности, словно Франческа не совсем осознавала, где сейчас находится. Она неотрывно смотрит Юлиану в лицо бесконечную, растянувшуюся на вечность минуту, а потом разворачивается и молча выходит из комнаты. Дверь она не закрывает…

Вот ведь вздорная баба, — усмехается мой парень, спуская ноги с кровати и прикрывая распахнутую дверь. — Таким, как она, жизни нет без хорошего скандала. Не бери в голову!

Но она права, — шепчу я, все еще слишком ошеломленная этим неожиданным вторжением, — я испортила ее платье. Мне не следовало слушаться Алекса и надевать его… Три тысячи евро! — стону я с ужасом. — Где мне взять такие деньги, чтобы с ней расплатиться?!

Да брось ты, — Юлиан садится рядом и мягко толкает меня на спину, нависая сверху с самой обольстительной полуулыбкой, — у нее этих платье пруд пруди, одним меньше одним больше, не беда. Она это переживет.

И все же… — От близости его искушающих губ у меня враз ускоряется сердцебиение да и посторонние мысли как-то сами собой вылетают из моей головы.

Перестань думать о платьях, вздорных итальянках и других малоприятных вещах, лежа на моей кровати и благоухая июньской клубникой, — говорит он, прикусывая мою нижнюю губу. — Рядом со мной ты должна думать только обо мне, еще раз обо мне и… снова в сотый раз обо мне… и моих губах на своем теле сообветственно.

Я снова начинаю хихикать — что ж за напасть-то такая! — и делаю это все время, пока губы и руки Юлиана сладко ласкают меня, вызывая тугие спазмы в моем животе.

А кино? — шепчу я полузадушенно, ощущая его руку, подбирающуюся к чашечке моего бюстгальтера.

Кино подождет, — отвечает тот с придыханием. — Разве то, что мы делаем не интереснее всякого фильма?