Я спас СССР! Том IV

— Так журнал-то в типографии его Известий печатают, вот пусть он вам тираж и увеличивает.

Посмеиваясь про себя, прощаюсь с ворчливым киоскером. Да, 200 000 экземпляров — тираж небольшой даже для города с 6-ти миллионным населением, а часть его наверняка еще и в регионы ушла. Это же капля в море для такой огромной страны. И пусть наш журнал никто пока особо не знает, но это же только пока. Пара месяцев уйдет на раскрутку, а с нового года мы глядишь — и тираж увеличим, и в лидеры выбьемся.

…Дверь в квартире Андреевых мне открыла немолодая женщина лет пятидесяти, с чахоточным румянцем и горящими глазами. Волосы на голове напоминали «взрыв на макаронной фабрике».

— Вы на сеанс?! От Петра Федоровича? — хозяйка не дала мне даже рта раскрыть, затащила за рукав внутрь — Очень вовремя, сейчас уже начинаем.

Я прошел за ней через заставленный какими-то вещами коридор коммуналки в небольшую полутемную комнату. Люстра на потолке была завешена черной тканью, окно тоже задрапировано плотными шторами. Посредине комнаты круглый стол с четырьмя венскими стульями. На одном из них сидела сухощавая старуха в черном платке, повязанном на голове в виде чалмы.

— Милости просим! — бросился пожимать мне руку лысый толстяк в засаленном костюме — Ксаверий Антонович! Ученик медиума. Да, да, имя у меня необычное, батюшка в святках вычитал.

— А вы? — повернулся я к женщине с «макаронной» прической — Мадам Андреева? Я не ошибся?

— Ах, какой галантный юноша! — вдова подала мне для поцелуя руку — Как замечательно, что в этой варварской стране еще сохранились настоящие рыцари. Елена Никаноровна, смотрите, какое в наших рядах пополнение.

— Молодая кровь — радостно вставил толстяк

— Шарман, Аллочка! — раздался каркающий голос старухи — Ах, какого духа мы сейчас вызовем! Может, даже последнего императора удастся услышать!

— Нет, лучше давайте все-таки на убиенном Павле I остановимся — поморщилась хозяйка.

Я всмотрелся в лицо Андреевой. Да, судьба и время ее не пощадили. В 47-м арестована вместе с мужем по обвинению в антисоветской агитации и организации покушения на Сталина. Долго сидела в тюрьме, потом моталась по ссылкам и билась за освобождение мужа. А ведь она не такая уж и старая. Полтинника даже нет.

— Чего же мы ждем? — вновь влез Ксаверий Антонович — Давайте уже начинать, молодой человек!

— Да, собственно, я хотел переговорить насчет рукописи Даниила Леонидовича — я снял пальто, бросил его на ворох верхней одежды, что лежал на старинном диване. Вешалка, видимо, эзотерикам не положена.

— «Роза Мира»? — Андреева внимательно на меня посмотрела — Даниил завещал опубликовать труд своей жизни на Западе, о чем нам с вами говорить?

— Разве оценят большевики подобное мистическое прозрение? — прокаркала мрачная старуха — Они могут только разрушать церкви, да талдычить цитаты из своего Маркса. А вы знаете, юноша, что этот Маркс был страшным русофобом? «Существование такой державы, как Россия, уже дает основание всем другим странам сохранять свои армии» — вот что ваш Маркс говорил про нас!

Причем тут основоположник и почему он именно «мой» — до меня так не дошло. Я лишь неопределенно пожал плечами.

— Елена Никаноровна — набросилась на старуху вдова Андреева — Неужто нужно обязательно вести эти политические споры именно здесь и именно сейчас?!

— Дамы! — молитвенно сжал руки Ксаверий Антонович — Давайте уже начинать! Сумерки — пограничное время, сосредоточение всех потусторонних сил. Упустим же благоприятный момент!

— Я лучше посижу, посмотрю — отперся я, усаживаясь на диван рядом с кучей одежды — если вы не против.

— И правильно! — кивнула старуха — Вы юноша — неофит. В высшие сферы вам еще рановато заглядывать…

— Елена Никаноровна! — толстяк плюхнулся рядом на стул — Либо начинаем, либо расходимся. Неужели вы не понимаете, как мы все рискуем?! За всеми нами следит КГБ!

Старуха в ответ поджала свои тонкие губы и резким движением руки сдернула со стола темную ткань. Под ней оказалась потемневшая от времени доска для спиритических сеансов, или Уиджа, как ее еще раньше называли. И доска эта явно была старинной, дореволюционной — в алфавите, нанесенном на нее, букв было больше тридцати двух, а слово «нет» — с твердым знаком на конце. Сверху на доске лежала треугольная деревянная плашка — указатель, в центр которой было вставлена круглая линза.

— Господа! — Андреева извиняюще посмотрела на меня — Что о нас подумает… кстати, мы даже не соизволили поинтересоваться именем юноши.

— Алексей — коротко представился я — Мешать вам не буду, лишь посмотрю.

Если коротко, то смотреть было не на что. Цирк в исполнении старухи продолжался около получаса. Сперва тишина, потом тихое, мерное постукивание. Услыхав его, вдова и толстяк испуганно застыли. Опять тишина. Потом неясный голос похожий на старушечий…

— Ду-ух? Ты здесь?

Тук-тук.

— Ду-ух, кто ты?

— Им!

Тук… Тук, тук…

— Им-пе-ра! О-о! Господа…

— Император Николай!