Я спас СССР! Том IV

Некуда. Да, честно говоря, и неправильно это — приглашать пожить Викиных родственников в служебную комитетовскую квартиру. Может, Степан Денисович и промолчит, но…

— Нет, Вик. Это нехорошо. Зачем им стеснять чужих людей? Давай, лучше забронируем им номер в гостинице и оплатим его. Так будет правильнее.

— Ой, Леш, это же дорого! — распахивает глаза моя бережливая невеста

— Не дороже денег. И подумай — наверное, еще подарки им нужно купить? Ну… в честь знакомства, как это принято. Они ведь тоже не с пустыми руками приедут.

Вика смущенно кивает, а я, пользуясь моментом, тут же вручаю ей на расходы оставшуюся половину своей зарплаты, принесенной Коганом старшим. А это больше ста рублей! На следующей неделе в универе стипендия, а там аж за два месяца накопилось. Да, еще и в Особой службе меня зарплата ждет — выкрутимся.

— Викуль, ты бы мне про свою семью рассказала что-нибудь, а то ведь я даже их имен не знаю.

— Ну… маму мою зовут Елена Семеновна, отца Тихон Федорович, сестру Ирина.

— Подожди… а почему тогда ты у меня Виктория Сергеевна?

— А Тихон Федорович на самом деле мой отчим — невеста смущенно разглаживает пододеяльник — Просто я еще маленькая была, когда они с мамой поженились, вот и привыкла с самого детства звать его папой. Настоящий мой отец на войне погиб, как и твой.

Что ж, вполне обычная послевоенная история. При других обстоятельствах и я бы мог называть Мезенцева отцом. Но не сложилось.

— Но ты не думай, с отчимом мне повезло! — заверяет меня Вика — Он хоть и строгий у нас, но никогда между нами с сестрой разницы не делал. Ей даже больше всегда попадало потому, что характер у нее такой же взрывной, как и у отца. А я вся в маму, покладистая.

— Да ты у меня вообще золото! А какая разница в возрасте у вас с сестрой?

— Три года. Ей в мае восемнадцать будет, она школу заканчивает.

Вика еще что-то рассказывает мне, но в дверь осторожно стучат, и на пороге я вижу своих гнесинских «соловьев», которые теперь гордо именуются «Машиной времени».

— А вы здесь какими судьбами? — удивляюсь я, пожимая ребятам руки.

— Да, вся Москва уже знает про митинг эмгэушников в твою защиту! — улыбаются «машинисты» — Мы были там вчера, нам Кузнецов объяснил, где тебя искать. Кстати, сейчас снова к Кремлю поедем.

— Так меня вроде как уже освободили — усмехаюсь я — не поздно защищать?

— Ну, и что?! — возмущается саксофонист Федор — Поддержать брата-студента никогда не поздно.

Понятно. Этим лишь бы помитинговать… Нашли развлечение.

Знакомлю их с Викой, представляю ее как свою невесту и музу по совместительству. Муза смущенно краснеет, парни незаметно показывают мне большие пальцы за ее спиной. А то я сам не знаю!

— Вы вот что, парни: как к Манежу подойдете, сразу доложитесь ребятам-дружинникам кто вы и откуда, узнаете их по красным шарфам. И не забывайте, что в стране объявлен траур, никакой веселухи, пожалуйста.

— Что, совсем не петь? — расстроился Николай — а мы гитару с собой взяли…

— Патриотическое и военное — можно. Но тихо, не горлопанить.

— Ладно — соглашаются машинисты — поняли. Расскажи лучше, как в Японию съездил?

— Плодотворно. Привез вам из Японии свежие диски, включая обещанную «Хали-гали». Выйду из больницы — будем новые песни учить.

Глаза у машинистов мгновенно загорелись нездоровым блеском. И чувствую, не уйдут они теперь, пока хоть одну новую песню с меня не стрясут. Придется кинуть им пару хитов, засвеченных мною среди олимпийцев, пусть ребятки делом займутся. Безделье плохо влияет на неокрепшие умы.

— Так, орлы. Все слышали хит японских сестричек Пинац «Каникулы любви»? — машинисты заинтригованно кивают — Вот вам для начала русский текст на их музыку, пишите.

Федор с готовностью достает из сумки общую тетрадь для конспектов и ручку. Я начинаю постукивать по столешнице ладонью, задавая ритм и тихо, вполголоса напеваю:

«У моря, у синего моря

Со мною ты рядом со мною

И солнце светит лишь для нас с тобой

Целый день шумит прибой…»

— Ой, это же прямо про наши летние каникулы! — пораженно шепчет Вика — Когда ты успел стихи написать?

— В Японии — я отвожу глаза и чувствую как слегка краснею — Там эти «Каникулы…» из каждого окна звучат. Так, и еще одна песня будет про летний отдых. Федь, дописал?

Саксофонист кивает и переворачивает страницу. Поехали.

«… Hа недельку, до второго,

Я уеду в Комарово

Поглядеть отвыкшим глазом

Hа балтийскую волну…»

— Слушай, слова какие легкие, прямо с первого раза запоминаются!

— Только прошу сегодня у Кремля это не петь. Проявите уважение к умершему человеку. Успеете еще.

— А ребятам в Гнесинке можно?

— Ребятам можно. Все, бегите. А то митинг без вас закончится.

Выпроводив счастливых «машинистов», устало откидываюсь на подушку. Нет, петь мне еще точно рано, даже вполголоса. Дыхалка сбивается.

— Ой, Леш, а это что? — Вика держит в руках вчерашнюю газету, исписанную перед сном моими каракулями. Крутит ее и так, и эдак, пытаясь найти начало.

— Стихи ночью написал. Называется «Эхо любви».

— Это… про меня? — восхищенно выдыхает Вика, быстро читая строчки вслух. В карих глазах стоят слезы — Ты правда меня так любишь?