– Так это же легко поправить – я изображаю искреннее удивление – Хотите я прямо сейчас это сделаю?
Михалкову придется слегка подвинуться. Мне кровь из носу надо произвести впечатление и на Фурцеву и на Брежнева.
Они переглядываются, Ильич пожимает плечами.
– Ну, допустим. – Брежнев припоминаетв уме текст гимна и кидает мне пробный шар
– Мы в Войне уже победили – поясняет он окружающим, и в первую очередь иностранцам – Хотелось бы услышать более мирный вариант
– Пожалуйста – вежливо отвечаю я и делаю вид, что на секунду задумываюсь
На меня смотрят круглыми глазами – неужели это действительно так легко?
– Очень… очень – Фурцева пытается подобрать слова – Точно получилось! И ярко. Ну, хорошо. А… – тут министр мнется, потом решается – «Нас вырастил Сталин – на верность народу»?
Хрущев ненавидит Сталина. И дело не в 20-м съезде и разоблачении культа личности. Все это стало лишь финальным этапом сведения счетов. Сталин приказал расстрелять старшего сына Никиты – Леонида. Тот в Великую Отечественную войну служил пилотом и сел на вынужденную в финском тылу. Разумеется, был схвачен и помещен в концлагерь. Там его склонили к сотрудничеству. Но в отличие от сына Сталина – Якова – парня сумел выкрасть и доставить в Союз НКВД. Сталину доложили, что Леонид не сел на вынужденную, а дезертировал. Коба отдал приказ о расстреле. Хрущев валялся в ногах Вождя народов, пытался вымолить родную кровь, но впустую. Сталин лишь сказал: «Своего сына не пощадил, а твоего тем более». Стоит ли удивляться, что Хрущев искренне ненавидел усатого вождя и как только тот умер, почти сразу начал сводить с ним счеты. Выкинул тело из Мавзолея, устроил 20-й съезд…
Все эти мысли мгновенно промелькнули у меня в голове. Вокруг собирается уже прилично людей, все ждут. Стоит полная тишина.
– Это тоже не трудно изменить – я пожимаю плечами – Может быть так?
– Екатерина Алексеевна – Брежнев, обращаясь к Фурцевой, разводит руками – Это же отлично звучит!
– Согласна. Но Никита Сергеевич еще и про «подлых захватчиков» просил поменять – министр поворачивается к иностранцам, поясняя для них – В 55-м году мы уже объявляли негласный конкурс на гимн, но дело так и ничем не закончилось.
– Про подлых захватчиков можно переделать следующим образом – вмешиваюсь я в ее объяснения –
– Мне очень нравится! – первая откликается Светлана – И про красное знамя, Леша к месту упомянул.
– Молодец! – хлопает меня по плечу Брежнев, жмет руку – Напечатай новый текст гимна и пришли его на мое имя к нам в ЦК. Думаю, Екатерина Алексеевна не будет против. И если Никите Сергеевичу понравятся слова, и их утвердят – за нами не заржавеет. Полезное дело, Русин, сделаем.
Ага, фамилию мою уже запомнил. Первый шаг есть.
– Можно будет прочитать новые слова в нашем Советском патриотическом клубе? – закидываю я удочку. Надо еще все согласовать с Михалковым, но как это сделать – я пока представляю слабо.
– Что за клуб такой?
– Объединение молодых поэтов. Называется Метеорит.
– Почему бы и нет? – пожимает плечами Брежнев – Я может, и сам к вам как-нибудь загляну, послушаю стихи. Позовете в гости?
– Конечно, Леонид Ильич!
Вот так просто и без затей, происходит легализация клуба. После того, как Фурцева-старшая ушла провожать Брежнева, со мной резко захотели познакомиться все окружающие. Послы, атташе, советские чиновники… Кто только не подходил с теплыми словами. Поступило даже два приглашения на дипломатические рауты. От боливийского посла и да, от Блэка. Последний был очень настойчив. Пришлось согласиться. Благо в 7-ке меня теперь знают, и хватать на выходе из американского посольства, надеюсь, будут аккуратно. Бок-то еще болит!