Я — смертник Гитлера. Рейх истекает кровью

У него была большая голова и золотисто-льняные волосы. Он был самым энергичным из нас, всегда отличался склонностью к выдумкам и розыгрышам. Он любил поддразнивать товарищей, обожал рассказывать всякие небылицы. Иногда он даже раздражал нас этим и мы давали ему взбучку, но серьезно на него никто не сердился. Несмотря на свой юный возраст, ладони у него были огромные, как лопаты. Рейнеке еще школьником помогал своему отцу в мастерской. Он всегда с такой радостью рассказывал об этом. Когда его призвали в армию, ему пришлось оставить свой отряд юнгфолька[85], которым командовал. Ему очень не хотелось оставлять своих товарищей, по крайней мере, он так нам говорил. Рейнеке истово верил в победу немецкого оружия и слепо обожал Гитлера. Он даже придумывал какие-то сказки в чудо-оружие, в которое мы уже давно перестали верить. Когда не сбывалось то, что нам обещали, он говорил, что Гитлер не может за всем уследить. Когда же мы попали на фронт и оказались в настоящем аду, он здорово притих. В последние дни, вырываясь из окружения и совершая вместе с нами изнурительные ночные марш-броски, Рейнеке окончательно увял. Куда-то исчезла его былая жизнерадостность, вера в победу сменилась горечью и скептицизмом. Сейчас он лежит где-то, в каком-нибудь лесу, в поле или на дороге.

А Гарри Тишвиц, что случилось с ним? Гарри родом из небольшой деревни под Берлином. Он был неисправимым книжным червем, всегда таскал с собой любимые книги; прочитав, он повсюду раскидывал их. Все свои деньги он тратил на посещения театра. Он мечтал после окончания войны сходить в какой-нибудь хороший театр, не опасаясь в самый разгар спектакля воздушного налета и необходимости бежать в бомбоубежище. Он жил с матерью и сестрой и учился в берлинской школе. Каждый раз, когда его мать приходила к нему в казарму и приносила пакет с едой, он неизменно делился с нами то куском пирога, то колбасой или ветчиной, отмахивался от нашей благодарности и тут же с головой уходил в чтение книг. Даже отправившись на фронт, он захватил с собой пару книг, которые всегда носил с собой в солдатском ранце и отказывался бросить их. Среди нас, семнадцатилетних, он держался особняком. Когда раненые начинали стонать и просить о помощи, то звали Гарри и успокаивались в его обществе. Теперь он мертв, и ему уже никогда не попасть в театр и не читать любимых книг.

А Штанденберг, Кранц, Маттерн, Остерберг? Где они? Лежат, убитые, в каком-нибудь окопе? Кто был тот солдат с изуродованным лицом? Страшно даже думать о том, что когда-то он был нормальным здоровым человеком, который, как и все мы, был ребенком.

Мы слышим погребальную песню, а не победоносные фанфары, потому что утратили прежнюю веру. Список этих погибших детей не полон, поскольку в них имена только тех, кого я знал лично. Кто знает тех безымянных солдат, что лежат на городских улицах? Тех, чьи тела разбросаны по полям войны? Где те близнецы, где Хюстих, Герке, Виттхоф, Вайзербергер, Ланге и Шмитт? В какой яме лежит Зандер, великан-пруссак, который так любил свою мать и писал ей нежные письма; который не терял бодрости духа и чувство юмора; который так любил жизнь во всех ее проявлениях?

Сон никак не идет ко мне. Перед моим мысленным взором возникают призрачные лица погибших товарищей. Съедаю еще одну галету и закуриваю новую сигарету, счет которым за последние сутки я уже давно потерял. Свечи погасли, со всех сторон из темноты доносится храп спящих и стоны раненых. Слабый свет лампы мерцает на столе, привалившись к которому спят лейтенант и штабс-фельдфебель. Время от времени кто-то из солдат встает и выходит наружу.

В коридоре тихо, лишь кое-где в темноте вспыхивают огоньки сигарет. Неожиданно чувствую, как на меня накатывает огромная усталость. Сигарета выпадает из моих пальцев. Свертываюсь калачиком и крепко прижимаюсь к полу. В коридоре тепло от батареи центрального отопления. Засыпая, я уже больше ничего не слышу и вижу лишь призрачные лица моих погибших товарищей[86].

Глава VIII. Конец в Шпандау

Четверг, 26 апреля 1945 года

Меня трясут за плечо: «Вставай! Собирайся!» Еще толком не проснувшись, я поднимаюсь и пытаюсь вернуться к действительности. Мне приснился странный сон. Я видел колонны, марширующие ночью мимо бесконечных руин. У людей были детские лица, и они тяжелым шагом проходили мимо меня бесконечной чередой. Вскоре в их рядах я начал замечать бледные лица наших мертвых товарищей — Штангенберга, Маттерна, Витхоффа, Лички и Кранца. Все они шагали ночной улицей, уходя в небытие.

В коридоре тем временем просыпается жизнь. Мы берем вещи и идем туда, где штабс-фельдфебель выдает нам пайки и немного шнапса. Два человека приносят горячий кофе, чтобы мы окончательно проснулись. После завтрака мы садимся на скамьи и ждем лейтенанта Фрике. Он должен вернуться с новым приказом.

Наконец он возвращается. Нам приказано идти в направлении Шпандау-Вест. И вообще, нам давно пора сматываться отсюда, потому что враг уже вступил на территорию фабрики.