Я сижу на берегу

Рубен. Дело не в этом. Пойми, это вообще неважно, злюсь я на тебя или не злюсь. Нужно найти между нами что–то общее, и не просто общее, а абсолютно идентичное. Это трудно. Согласен?

Санитар. Согласен. Начинай.

Рубен. От меня мало что зависит. Дело в тебе. И что тебе тут не нравится?

Голос молодого ангела. Тринадцатая зарплата, дополнительный отпуск, каждый квартал – премия. И надбавка за вредность.

Голос пожилого ангела. Заткнись, дура.

Голос молодого ангела. Сама дура. Я разве неправду сказала? Все так. Он потому к нам и пришел. Пришел за деньгами, получил деньги. Все честно. А сейчас выделывается. Все ему не то. Летчиком захотел стать.

Голос пожилого ангела. Хорошо, извини. Я была не права. Ты не дура. Просто помолчи, пожалуйста. Немножко же осталось. Ты можешь все испортить. Я по–хорошему тебя прошу. Сможешь помолчать?

Голос молодого ангела. Ну, если по–хорошему.

Санитар. Врет она все.

Рубен. Недоплачивают?

Санитар. Сейчас в морду дам.

Рубен. Ей или мне?

Санитар. Ее не достать.

Рубен. Так ты предпочитаешь ударить кого поближе? Или кого послабее?

Санитар. Хватит. Это все несерьезно. Это не главное.

Рубен. Тогда говори о главном.

Санитар. Я мотоцикл хотел. Мне деньги не нужны.

Рубен. Мотоциклы бесплатно раздают?

Санитар. Ты не понял.

Рубен. Я понял. Пошел бы трактористом, заработал бы на мотоцикл.

Санитар. Почему трактористом?

Рубен. Потому что тот, кто может управлять танком, справится и с трактором. Все просто.

Санитар. Откуда ты знаешь про танк? Это военная тайна.

Рубен. Выдумал тоже. Тайна. Я же жил в доме престарелых. Какая может быть тайна? Военная тайна – это не самое главное. Рассказывай.

Санитар. О чем?

Рубен. О самом главном.

Санитар. Это трудно. Что считать самым главным?

Рубен. Это легко. Расскажи, когда ты в первый раз почувствовал себя человеком. В твоей жизни был момент, когда ты поступил, как хотел, никто не мог тебя остановить, тебя никто не останавливал, но даже если бы попытались, они бы не смогли. Ты был самим собой. Может, стихотворение написал?

Санитар. Я похож на поэта?

Рубен. Не знаю. Не уверен. Я уже ни в чем тут не уверен. Может быть и похож. Ты книг много прочел?

Санитар. Две.

Рубен. Две – это мало.

Санитар. Смотря для кого. Ты чем сейчас занимаешься?

Рубен. Пытаюсь найти в тебе себя.

Санитар. И как успехи?

Рубен. Нормально. Мы почти похожи.

Санитар. Но книг я не читаю.

Рубен. Книги – не главное.

Санитар. А что главное?

Рубен. Еще не знаю, но обязательно найду. Рассказывай.

Санитар. Что?

Рубен. Светлый, радостный момент. Момент, когда ты был человеком.

Санитар. Я не люблю поэзию.

Рубен. Я знаю. Рассказывай.

Санитар. Нечего мне рассказывать. Армия, потом этот дурдом. Все. Ничего больше не было.

Рубен. Я тебе не верю. У каждого человека что–нибудь было. У каждого был шанс. Что–то радостное в твоей жизни должно было быть.

Санитар. Радостное? Светлое?

Рубен. Самое–самое радостное. Праздник, фейерверк. Такой праздник, после которого все остальное уже не важно. Когда ты знаешь, что хотел бы этого снова и снова, бесконечно.

Санитар. Не было у меня такого.

Рубен. Было. И обязательно, как у меня. Похожее до жути, как две капли воды. Было, вспоминай.

Санитар. Пятерка по физкультуре.

Рубен. Мало.

Санитар. Десять мишеней из десяти, благодарность перед строем.

Рубен. Уже лучше, видишь, ты начинаешь понимать. Значит, не все так плохо. Но все–таки мало. Вспоминай.

Санитар. Было! Все было, как ты говоришь, и даже еще лучше. (Встает, выходит на середину сцены. Торжественно читает в зал, под конец почти кричит.) Его звали Дылда. Старшеклассник, татуировка на руке. Это было, как ритуал. Каждый понедельник надо было подойти к Дылде и дать ему двадцать копеек. Двадцать копеек стоило мороженое. Те, у кого не было двадцати копеек, нагибались, и Дылда давал пинок под зад. У меня никогда не было денег. Мы жили с мамой одни. Мама работала уборщицей в школе. А в тот день… (Почти кричит.) В тот день у меня первый раз в жизни было двадцать копеек. К нам приехала бабушка. Бабушка дала мне рубль. Я мог бы откупиться. Я мог бы отдать ему бабушкин рубль. Все говорили, что Дылда – добрый. Он перестал бы бить меня и, может даже, позволил бы собирать для него окурки. (Возвращается к стулу, садится.)

Рубен. Нормально, что дальше? Ты плохо собирал окурки?