Я с тобой развожусь

Что он вообще знал обо мне? Только то, что я всегда с ним рядом и готова угождать. Конечно, он готов был дать мне все, что угодно, в ответ. Все. Кроме права выбора! Как это было сейчас, там, на парковке, с Владом.       

- Что случилось?                                                                                                                                                  

Элеонора подходит ближе, тревожно вглядываясь в мое лицо. Я чувствую, как меня всю буквально трясет от произошедшего и от сонма мыслей и сомнений, рвущих душу. Один за другим в голове проплывают накопленные обиды, ищущие выплеска. Идиотизм! Все это нужно было вываливать куда раньше. Когда еще могла заставить себя уважать! А сейчас… сейчас собственный муж не считает нужным объяснять мне его встречи с какой-то бабой! И при этом ведет себя так, будто я его собственность! Обращается со мной, как с вещью, на глазах у других людей!      

- Кошмар, - только и могу выдохнуть в ответ.                                                                                                

Элеонора берет меня за руки и бережно ведет к мягкому плетеному креслу. Я опускаюсь в него и замираю, тупо глядя прямо перед собой. Слышу, как где-то рядом бабушка гремит посудой, а вскоре моих холодных рук касается что-то горячее. Это Элеонора вкладывает в мои ладони чашку чая.        

Мой любимый, гречишный. Я жадно вдыхаю аромат крупы с нотками яблока и корицы, словно ищу в нем спасения. Делаю глоток, затем другой. И наконец понимаю - помогает. Чувствую, что наконец могу мыслить достаточно связно для того, чтобы рассказать все бабушке.                      

Она слушает как всегда терпеливо, не перебивая. Закончив говорить, я жалобно всхлипываю, только сейчас осознавая, что по лицу текут слезы. Становится вдруг до тошноты себя жалко.   

- Бедная моя девочка, - говорит Элеонора, аккуратно утирая мне слезы.                                       

Я мотаю головой:                                                                                                                                            

- Нет, я сама виновата. Что в отношениях с Яном, что с его матерью, я никогда не пыталась отстоять свое мнение. Боялась…            

По губам пробегает судорога. Не вижу, но чувствую, как Элеонора отрицательно мотает головой.   

- Тогда уж это скорее моя вина. Я так и не смогла избавить тебя от страхов.                                        

Я отставляю чашку в сторону и закрываю лицо руками. Мы обе хорошо знаем, что она имеет в виду. И я понимаю сейчас, как никогда - все дело действительно в страхе. В боязни терять. В боязни остаться одной.            

- Мне нужно было говорить с тобой об этом куда раньше. А я боялась касаться столь травмирующих воспоминаний…            

- Ты не виновата, - отвечаю бабушке сдавленно. - И я сама все понимаю умом, но…                       

Но ничего не могу с собой поделать. Воспоминания о том, как устроила родителям истерику, не желая ехать с ними к бабушке, преследуют меня годами. Точнее, не столько они, сколько сопровождающий их страх. Потому что они не вернулись. Я их не слушалась и они ко мне никогда уже не вернулись…        

Вместе с той аварией, в которой они погибли, внутри поселилась твердая установка: нужно слушаться тех, кто тебе дорог. Нужно им угождать, чтобы они тебя не бросили…                             

Мне понадобилось двадцать пять лет жизни, чтобы понять, что это ни черта не работает. Что даже если давать человеку все, он может найти в одночасье кого-то лучше. Или так и остаться недовольным самим фактом твоего существования, как ни старайся быть идеальной.                    

От тяжелых мыслей отвлекает неожиданный звонок в дверь. Элеонора молча идет открывать, а я выпрямляюсь, напоминая себе о том, что я взрослая женщина, а не напуганный ребенок. И что скоро я сама стану матерью, которая должна сделать все, чтобы ее ребенок родился здоровым.  И нервы - явно последнее, что мне сейчас нужно.                                                                

- Это к тебе, - говорит Элеонора явно неодобрительным тоном, но все же добавляет после паузы: 

- Я вас оставлю.                                                                                                                                                   

- Ты? Ты что тут делаешь? - вырывается у меня невольно, когда я поднимаю глаза на гостя.             

Влад выглядит смущенным, но в его глазах горит странный огонек. Словно он считает себя вправе делать все, что только пожелает.             

- Хотел поговорить нормально, - отвечает он и вопросительно смотрит на соседний стул. Я киваю, позволяя ему присесть.        

- Извини за ту сцену, - произношу вежливо. - Но как ты меня здесь нашел?                                           

Теперь ему, кажется, по-настоящему неловко. Я молча жду, что он скажет, гадая про себя - зачем он вообще приехал?            

- Я проследил за вами, - наконец признается он. - Дождался, когда этот… твой муж уедет и осмелился позвонить в дверь.                  

Меня вдруг осеняет:                                                                                                                                                 

- Так дело не во встрече выпускников?                                                                                                               

- Нет, - качает он головой с улыбкой. - Пришлось придумать этот повод для твоего мужа.         

- Тогда… зачем?                                                                                                                                                     

Я действительно не понимаю. Мы расстались уже давно, и с тех пор я не питала особых иллюзий насчет того, что он вообще обо мне помнит. Хотя в то время его отъезд за рубеж на учебу в более привилегированном заведении  меня ранил. Но этого и стоило ожидать - для ребенка богатых родителей Влада Еремеева я была совсем не пара. Как, впрочем, и для Яна.                                  

- Слушай, я всегда жалел о том, что… все у нас так получилось, - говорит Влад горячо и его рука неожиданно накрывает мою ладонь. Некоторое время я смотрю на это скрещение наших рук, затем осторожно высвобождаюсь.         

- Сомневаюсь, что ты убивался все эти годы, - отвечаю прохладно, но он порывисто вскакивает с места и говорит: