Я - Русский офицер!

— Мам, надо рассчитаться с курьером, — сказал Валерка, положив свою руку матери на голову.

Словно отойдя от сна, мать встрепенулась и, вытерев накатившиеся слезы, сказала:

— Ах да! Прости, малыш, я совсем расклеилась, — и, привстав из-за стола, подошла к комоду. Вытащив из него шкатулку, она достала червонец и протянула его пареньку.

— Премногое вам, мерси, — сказал Карнатик, и спрятал деньжину во внутренний карман своего пиджака.

— Может, ты хочешь кушать? — спросила его Валеркина мать. — В тюрьме, наверное, очень плохо кормят. Ты сильно бледен. Видно, голодал?

— Я, мамаша, полгода под следствием на «киче» парился. Вот и отощал на казенных-то харчах. В деревню, к бабке, поеду. Молоко, сметанку кушать. Через месяц, я думаю, жиры нагуляю добрые…

— Ладно, проходи на кухню, — сказала ему Светлана, и пригласила за стол.

Карнатик без всякого смущения уселся за стол и, закинув ногу на ногу, приготовился к трапезе.

Мать отрезала краюху хлеба и достала из духовки еще теплый суп.

— Суп гороховый будешь? — спросила его Валеркина мать.

Карнатик, жадно откусывая хлеб, лишь махнул своей головой. Налив миску горохового супа, она подала его гостю, а сама, подойдя к окну, скрестила на груди свои руки и, отключившись от всего мира, уставилась на улицу. Карнатик ловко орудовал ложкой, со звоном и стербаньем опустошая фарфоровую тарелку, пока в ней не осталось ни капли.

— Вы, мамаша, так особливо-то не переживайте, может отпустят вашего благоверного… Там щас на «киче» полная неразбериха. Кто за кражи, кто политические, кто за всякие убивства сидят, кто враги народа и шпиёны всякие. Не тюрьма, а настоящий улей. Не ровен час — отпустят, — сказал Карнатик, вселяя в Светлану надежду, но она молчала и продолжала стоять, глядя в окно. Было такое ощущение, что она вообще не слышит гостя.

Карнатик, видя, что на его слова никто не отреагировал, тихо вышел из кухни и направился к выходу. Валерка вышел за ним и, пройдя на лестничную клетку, спросил:

— Слушай, Карнатик, как он там, расскажи мне без матери. Я правду хочу знать.

— У тебя, наверное, больше нет батьки. Ферзь просил передать на словах, что твой отец настоящий мужик. Он с ним в одной камере, в «трюме», сидел. Отца твоего с «кичи» увезли… Куда и когда, никто не знает. Ферзь пробивал по всей тюрьме, его ни в одной хате не было. Может в управление… Там, во внутреннем дворе, тоже тюрьма есть.

— А, Ферзь, это…

— Это Сашка Фескин. Он сейчас на «киче» в авторитете! Сам Залепа-Смоленский его в положенцы перевел. Теперь он паханит и цинкует за «Американкой».

— Фескин в паханах? — с удивлением переспросил Валерка. — Он же еще молодой…

— Ворам, браток, виднее. Чуют воры, что Ферзь правильный каторжанин, от того и ставят его в паханы, — сказал Карнатик. — Ладно, бывай, я пошел.

Валерка смотрел вслед уходящему по лестнице Карнатику, а слезы уже заполняли его глаза. Не верил, не верил он в то, что отца больше нет. Не верил, что вот так просто можно, без всяких доказательств, приговорить человека к расстрелу. Не верил и не понимал, что происходит в этом мире такого, что ему еще не понятно? Видно, прав был старый еврей Моня, когда говорил ему, что дьявол будет жать свою жатву стоя по самые колени в крови, и пожирать своих же детей от духа своего и плоти.

В груди словно загорелся огонь, а перед глазами вновь поплыли буквы, выведенные аккуратным почерком отца. Валерка вошел в комнату и ничего не говоря матери, рухнул лицом на диван. Он плакал словно мальчишка, тяжело вздыхая и воя, словно собака, потеряв любимого хозяина. Он плакал, вытирая глаза рукавом рубашки, и не верил, что судьба разлучила его с отцом не на день и не на десять лет.

Судьба развела их на всю жизнь и больше никогда он не увидит его чистых и хитрых глаз и сильных отцовских рук. Он плакал, и не знал, что это были его последние юношеские слезы. Сколько их еще будет в его жизни, он не знал, но, то уже будут совсем другие слезы — слезы горечи и потерь боевых друзей и горячо любимых подруг.

Лена вошла в комнату беззвучно, словно пантера. Перед её глазами предстала странная картина.

Будущая свекровь стояла на кухне около окна и дымила папиросой, пуская густой дым в стекло, который стоял какими-то клубами, абсолютно не растворяясь в воздухе. Её Валерка лежал на диване лицом вниз и молчал, не обращая ни на кого своего внимания. Он был в полном трансе.

Ленка подошла к нему и, присев на край дивана, положила ему руку на голову. Краснов в ту секунду даже не шевельнулся, продолжая скорбеть по своей утрате. Так и сидела Леди, держа руку на его голове, перебирая пальцами густые волосы, пока его рука не коснулась её руки. В эту минуту Леди поняла, что что-то случилось в семье Красновых. Девчонка в ту минуту не хотела задавать никаких вопросов, видя, что ее интерес в данном случае будет абсолютно неуместным. Все было понятно без слов, и она всем своим влюбленным девичьим сердцем, своей нежностью хотела просто оттянуть ту боль, которая в тот миг сжимала сердце её Валерки.