Я - Русский офицер!

— Вы знаете, а моего отца, дядя Моня, НКВДешники расстреляли! — сказал Валерка, еле выдавливая из себя слова. — Маму тоже вчера чекисты арестовали. Я не знаю, что мне делать. Квартиру опечатали. Меня хотели в приют отправить, для детей врагов народа, в Ярцево.

— Что вы, что вы, говорите, Валеричка! Это же не может быть! Я знавал же вашего батюшку Леонида Петровича! Это же честнейший, золотой человек! Редкостной порядочности мужчина! Я, честно скажу, Валеричка, я искренне скорблю вместе с вами. Моня Блюм, всем сердцем скорбит по вашей утрате! А матушку-то, за что ж арестовали эти сатрапы? — спросил дядя Моня, ничего не понимая.

— За то, что она жена немецкого шпиона! — ответил Валерка, вытирая вспотевшие ладони о свои брюки.

— Вот-вот, я говорил вам, что придет тот час, когда немцы вернутся в Россию. Они никогда не смирятся с Версальским договором. Это все их, их происки! — сказал еврей, открыв крышку чайника.

— Причем тут немцы? — спросил Валерка, ничего не понимая.

— А притом, Валеричка, что они через свою агентуру шепчут товарищу Сталину на ухо, каких военных начальников надо в лагеря сослать, а каких расстрелять. Они к войне готовятся! Я точно знаю! Гитлер, мать его, ети…

— Да нет же! Мы же друзья! Да и товарищ Молотов заключил с ними договор о дружбе! Нет, этого не может быть! — возмутился Краснов, стараясь оттолкнуть от себя позицию старого еврея. — Я в это не верю!

— Верить, не верить это дело ваше! — сказал Моня и, достав три кружки, налил в них кипятка. Затем, бросив в них щепотку сушеной морковки с боярышником, подал этот «чай» гостям. Достав из ящика блюдце с колотым кусковым сахаром, он поставил его перед ними и сказал:

— Пейте гости дорогие, чем богаты — тем и рады! Так что было дальше? — спросил Моня, вновь переходя к разговору.

Валерка рассказывал, как приходили чекисты. Как били отца и увезли в тюрьму. Как приходил паренек и приносил от отца письмо. Как вновь пришли чекисты и уже арестовали мать. Иногда он срывался, и слезы горечи накатывали на глаза, но присутствие Ленки не давало выплеснуть свои эмоции сильнее и глубже. Она словно успокоительная таблетка только одним взглядом возвращала его в нормальное состояние.

Еврей, выслушав все, что рассказал Краснов, забил трубку хорошим табаком и, припалив в печи лучину, прикурил. Он, заткнув её большим пальцем, несколько раз, словно корабельный боцман затянулся, чтобы раскурить её, и когда табак разгорелся, Моня как-то задумчиво сказал:

— Я знаю одного большого начальника из НКВД, Фатеева. Я шью ему новые хромовые сапоги. Мне кажется, Валеричка, что он человек вполне порядочный — из крестьян, но в нем есть достоинство и какое-то благородство. Ты, напиши ему письмо, только опиши все подробно, а я положу его в сапог. Когда Фатеев его станет одевать, он найдет и прочтет его. Это все, что я могу для вас сделать, Валеричка! — сказал мудрый еврей и, открыв ящик стола, достал лист бумаги и чернильную ручку с чернильницей.

Валерка сел за стол, несколько раз ладонью провел по бумаге, словно смахивая с неё пыль. Макнув в чернильницу перо, он вывел красивым каллиграфическим подчерком в правом углу.

«Комиссару НКВД Фатееву. От Краснова Валерия Леонидовича. Заявление…»

Валерка, макая в чернильницу ручку, шкрябал ей, выводя буковки. Они, словно солдатики, выстраивались в шеренги. Шеренги в строй, неся в себе все то, что нагорело на душе за все эти дни и недели. Он писал, кто был его отец, кто мать. Он писал, что отец не мог быть немецким шпионом по причине того, что он воевал в Испании за повстанцев в составе интернациональных сил, и даже был ранен. Писал и о том, каким уважением пользовался он на работе, и каков он был в семье.

Моня надел свои старенькие круглые очки и, взяв лист, исписанный аккуратным почерком Краснова, прочел его послание.

— Через пару дней, Валеричка, Фатеев должен забирать вот эти ботфорты. Вот тогда он и достанет это письмецо. А как прочтет его самолично, без своих замов, так может, что и предпримет? Будем надеяться, что он действительно порядочный мужик.

— Дядя Моня правильно говорит, нужно попробовать все варианты… Может они, хоть мать твою отпустят, — сказала Ленка, предчувствуя удачу.

Ночь подкралась и накрыла весь город черным мраком. Лишь редкий, тускло горящий одинокий фонарь, еле-еле освещал дорогу. В такую темень, все прогулки по Смоленску было занятием довольно рискованным. Реальность попасть в канализационный люк, открытый местной шпаной и сломать ноги, была как никогда вполне вероятна. Еще была опасность нарваться на более наглых грабителей с Таборной горы, которые ночами целыми бандами промышляли в спящем городе, выискивая себе богатеньких жертв, чтобы раздеть и разуть их в темноте проходных дворов.

В такое время даже милицейские патрули старались отсиживаться по своим опорным пунктам, убивая время игрой в домино и распитием самогона.