Я – Распутин. Сожженные мосты

Тут же от всего открестился, мигом пообещал разобраться, наказать виновных. А меня – видимо от испуга – предложил наградить золотым наперсным крестом, который установил в 1797 году Павел I для протоиереев. За славные дела защиты православной веры в «это безбожное время». Так и сказал. То, что такой крест полагается только священникам – обер-прокурор тактично умолчал.

Николай пожал плечами, Аликс согласно кивнула. Дело завертелось. Извольский убежал к телеграфному аппарату – связываться с епархией, я же поймал своего персонального лакея Прошку – велел вымыть всю семью, обрядить в лучшие одежды.

Разглядев умытую семью, царица тут же предложила оставить жену с детьми во дворце:

– И про тебя, отче, будет меньше дурных слухов ходит, и нашим царевнам будет с кем играть.

Это была даже большая победа, чем я ожидал. Кланялся, припадал к ручке, долго благодарил. А в коридоре поймал Митьку за ухо, прошептал:

– Мотай на ус, постреленок! У царя сынок есть, Алексей. Покуда он еще маленький, болел долго. Но растет быстро. Задружишься с ним, ясно? Будешь играть, гулять, делать все, что скажут. Смотри у меня!

– Все исполню, батюшка, – пропищал Митька, пытаясь вывернуться из захвата. – Стану ему лучшим дружком!

Из «хлыстовского» скандала можно было получить еще кое-что, чем просто золотой крест.

Я вернулся в гостиную, дождался, пока царица окажется одна, начал нашептывать:

– Защитники вам нужны. Крепкие в вере, без этой столичной фанфаберии, нигилизма.

– Где ж таких найти, Гриша… – вздохнула Аликс.

– Знаю одного такого. Служил верой и правдой царской семье, был оклеветан врагами. Нынче большой молитвенник, во Владимире живет. Лично с ним знаком.

– Кто же это? – царица наморщила лобик.

– Зубатов. Сергей Васильич. Большой ваш заступник. Надо бы его вернуть на службу…

Перед выездом в Царское Село я успел быстро просмотреть почту. В пачке писем было послание от Зубатова. Тот соглашался с моим предложением. Правда делал это я в завуалированной форме, но тем не менее…

– Что-то припоминаю… – Аликс заработала веером. – Кажется, была опала от Плеве…

– Кончился Плеве. А Зубатова верни! Вот хотя бы в Петербургское охранное отделение. Товарищем Герасимова.

Последний сейчас непотопляем, крутит шашни с Азефом. Но это скоро кончится. Азефа в следующем году эсеры разоблачат, полезность Герасимова снизится, его отправят «на повышение» – в почетную отставку.

Охранное отделение – это хороший старт для Зубатова. Он там начинал, возглавлял московский филиал, все знает. Реанимирует и перетащит свою команду, обоснуется. А там мы Герасимова сковырнем, а Охранку так и вовсе выделим в отдельную спецслужбу из МВД. Пора, пора уже реформировать этого неповоротливого монстра.

Убедить царицу удалось легко – достаточно было помолиться у постели Алексея о здравии.

Парень упал на лестнице – на ноге образовалась большая гематома. Синяки – это вообще бич больных гемофилией, но я особо не волновался.

Рано или поздно рассосется. Так царицу и заверил. Аликс бросилась целовать руки, а заодно пообещала решить все с Зубатовым.

* * *

Закончив дела в Царском Селе, я метнулся обратно в Питер. До отъезда в Европу надо было переделать кучу дел. И первое из них – выборы в Третью Думу.

– Господа хорошие, начинаем нашу борьбу, – немного пафосно начал я совещание с лидерами будущей фракции. Удалось собрать всех значимых фигур – от СМИ был Перцов, от «небесников» – капитан и Булгаков с Вернадским. Женская фракция сидела отдельно и перешептывалась – Лохтина и Елена Андреевна тихо обсуждали приезд моей жены.

«Выборгских» представляли Муромцев, Шаховский, плюс Винавир и Кокошкин от кадетов. С последними мы все больше и больше дружили, в Третьей Думе вполне можно было бы подписать коалиционное соглашение. Благо все связи уже были налажены.

– Программа партии у нас есть, газета для освещения тако ж в наличии, но вот выделиться нам надо. На фоне прочих. Чтобы простой народ, даже безграмотные – запомнили и отличили.

Посыпались предложения. Среди них были дельные: встречи с избирателями в регионах, съезды партии по крупным городам. Кто-то даже додумался привлекать на них народ концертами местной самодеятельности.

Единственное, что я отмел – это дебаты.

– Ты, Владимир Иванович, – попенял я Вернадскому, – человек ученый, к красивым спорам привычный. Но сколько таковых по губерниям у небесников? Раз, два и обчелся. Социал-демократы, трудовики – народ языкастый, наученный. Побьют наших и в газетах распишут. Нет, дебаты вести не будем. Будем устраивать эксы.

Народ прибалдел.

– Я не ослышался?! – Булгаков поправил очки, глазки Елены подернулись поволокой.

– Не ослышался. В каждой губернии надо прогреметь. Не бомбами конечно же, а какойнибудь громкой акцией. Пишите… – я кивнул Лохтиной, которая исполняла роль стенографистки. – Слыхал я, что в Питере появились клубы декадентов. Танцуют голыми на сцене канкану под дурную музыку, нюхают марафет. Надо найти самый крупный и устроить ему неделю «похорон». Блокировать вход, ходить демонстрацией рядом. Можете побить окна камнями.