Я Распутин

Но развить мысль не успел, дальше все покатилось, как в фильмах про революцию — «из-за лесу выезжает конная полиция». Любая толпа имеет IQ равный IQ самого тупого ее члена, не было исключением и собрание забастовщиков — стоило одному придурку кинуть камень, как подключились остальные и мгновенно закрутилось месилово. В себя мы пришли уже в кутузке, причем мне в суматохе перепало ножнами шашки, а Булгаков недосчитался пары пуговиц на пальто.

— «Толпа держала себя сдержанно, и было видно, что рабочие действуют по обдуманному плану, так как из среды ее не выделялся ни один вожак,» — зачитал донесение молоденький жандармский корнет. — Ха, как бы не так, вот они, голубчики! Извольте видеть, двоих агитаторов из Москвы взяли!

— Корнет, вы уверены? — поручик, старше годами лет на десять, был полон скепсиса.

И желания уснуть после бурной ночи, о чем свидетельствовали полузакрытые глаза и круги под ними. Не иначе, в карты резался до рассвета.

— Так точно! Вот у этого, — корнет ткнул пальцем в меня, — в обложке Библии обнаружилось!

Поручик одной рукой подпер лоб, другой забрал брошюрку Толстого, перелистал…

— Запрещенное… что же, полагаю, двух этих господ надлежит этапировать в губернское управление. Займитесь, корнет.

Перекрывавший выход из купе второго класса жандармский унтер все время прятал улыбку в усы — больно уж смешно выглядел корнет, он не спускал с нас глаз все три часа от Коврова до Владимира и даром что не целился из револьвера. А мы, убаюканные стуком колес, привалилсь я к стенке, а Булгаков ко мне и задремали после все перенесенных волнений.

Видимо, задремал и корнет — когда поезд свистнул, останавливаясь у перрона губернского города, он вскинулся, схватился за кобуру и, оглядев нас безумными глазами, неожиданно покраснел. Унтер старательно смотрел в сторону, чтобы не заржать. Корнет, подозревая в каждом встречном нападающего, а нас в непременном желании побега, вывел нас наружу. Красный цвет лица сменился бледностью — мальчишка совсем, лет двадцать от силы. Наверное, только выпустился из училища и сразу такая удача, поймал двух крупных агитаторов, будешь тут нервничать!

Будь он постарше возрастом или опытом, сдал бы нас в губернском жандармском управлении дежурному и все, но желание отличится подвигло его притащить «арестантов» к начальнику.

— Тобольский, Григорий Ефимович, из дворян… Из дворян? — поднял недоумевающий взгляд ротмистр.

— Пожалован именным указом, — солидно кивнул я.

— Григорий Ефимович… — повторил жандарм и в глазах его мелькнуло узнавание. И глубокое понимание ситуации.

С видом, не предвещавшим ничего хорошего, он повернулся к корнету:

— Подождите в приемной!

Сиявший, как начищенный пятак, корнет недоуменно козырнул и вышел.

— Прошу прощения, Григорий Ефимович, — встал из-за стола офицер и протянул мне руку. — Служба-с, случаются всякие неприятности, прошу понять.

— Ништо, все под богом ходим.

— Да-с, но как же вы так неосторожно, запрещенные брошюры с собой возите?

— Полагаю необходимым знакомиться со всеми взглядами, в особенности с теми, коим противостою, — размеренно ответствовал я.

Стоявший в сторонке Булгаков откровенно наслаждался сценой — если не чеховский «Хамелеон», то довольно близко. После предложений напоить-накормить, от которых мы отказались, ротмистр самолично проводил нас до выхода и приглашал при случае захаживать, так сказать, без чинов. Нет уж, лучше вы к нам.

— Корнет!!! — взревело за закрывшимися за нашими спинами дверями.

Чую, будет у мальчика сегодня первое разочарование в службе.

— Ну что, Сергей Николаевич, давайте в церковь зайдем, вознесем молитву за чудесное избавление от узилища.

Глава 18

Не знаю, благодать это или нет, но в Успенском соборе было хорошо. Вроде все как везде — иконы в золотых окладах, свечи, богомольцы, бьющие поклоны, попы в этих, как их, фелонях с епитрахилями… А нет, витало что-то в пропитанном ладаном и горячим духом от сотен огоньков воздухе.

Может, это и есть та самая намоленность? Шутка ли, со времен Андрея Боголюбского собор стоит, семьсот пятьдесят лет, всего-то на полтора десятка годков младше Москвы… И строился, и перестраивался, и даже недавно отреставрирован, как поведал мне Булгаков.

— Сам академик Забелин руководил! А, вы же не москвич, Иван Егорович у нас человек знаменитый, почитай, с низов пробился, сейчас Историческим музеем заведует, библиотеку Ивана Грозного разыскивает. Вот, видите, главки у собора не луковицы, как повсюду, а на старинный манер, шеломами? Как раз Забелин добился. И пристроенные контрфорсы снес, вернул храму первоначальный вид. И фрески открыл! Древлего иконописца Андрея Рублева!