Я Распутин

Мой этаж обживали еще быстрее. Капитан где-то купил резные лавки в старорусском стиле, на пол приемной кинул медвежьи шкуры. Уже стояли столы и стулья для секретаря, в кабинете тоже все было устроено — слева телефон, справа телеграфный аппарат, выдает бегущую ленту от Санкт-Петербургского агентства. Дал команду кроме письменного стола поставить стол для совещаний, повесить карту мира на стене. Раздобыть портреты царской семьи, пока хоть из «Нивы» вырезать. Будем вживаться в роль «правильного, системного» человека. Самовар еще нужен. Сейчас все большие дела делаются либо за стопкой беленькой или под чай.

— Батюшка, Григорий Ефимович! — крикнули снизу в пролет лестницы. — Тут до вас из полиции!

Кого это еще принесло? Или по ограблению?

— Проси сюда! — гаркнул в ответ, усаживаясь за стол.

По ступенькам поднялся полицейский с толстой прошнурованной тетрадью под мышкой, в шинели, фуражке, при шашке.

— Ты тут за старшего? — начал он в простоте.

Я откинулся на стуле, забарабанил пальцами по столешнице, выдерживая паузу.

— Я. А ты кто таков будешь? — отплатил я той же монетой.

Он чуть не поперхнулся и встопорщил тараканьи усы.

— Околоточный надзиратель Арефьев! А ну, покажь паспорт!

— Это можно. Да ты садись, садись, в ногах правды нет.

От взрыва спас капитан, вовремя переключил внимание на себя, помог служителю закона скинуть шинель, пододвинул стул. Я, пользуясь тем, что они заняты, успел вложить царскую записку в паспортную книжку и протянул полицейскому. Тот даром что не вырвал ее, взгромоздился на стул и принялся листать.

— Распутин, Григорий, из крестьян Тобольской губернии… Что-то ты больно дерзок, Гриш…горий Ефимович.

Ай, хамелеон, ай, молодец! Второй раз меня записка выручает. Увидел царский вензель и среагировал мгновенно! Видать, опытный служака, не одну собаку съел. А тут еще и телефон задребезжал. Капитан подошел, взял трубку.

— Григорий Ефимович, из Царского села, спрашивают, ждать ли вас завтра на обед?

— Раз государь звал, значит, буду непременно. Так как вас по батюшке величать? — повернулся я обратно к околоточному.

— Саввой Силычем, — проглотив комок в горле, выговорил тот.

Удивил — значит, победил. Побеседовали мы с ним, рассказал я про общину нашу, про кое-какие планы, даже вступить предложил. Тот обещал подумать, но, скорее всего, откажется, у нас сухой закон, а он, надо полагать, на стопку рассчитывал. Но пришлось ограничится двумя стаканами чаю, принесенного Манькой-Шепелявой.

Переписал он всех обитателей дома, остался последний вопрос — кто дворник?

— Такое дело, дворник нужен обязательно.

— А зачем, Савва Силыч? Нешто мы без дворника не управимся?

— Нет, нужен человек, с которого спрос — за дом, за мостовую, за уборку улицы.

Ну и за догляд полицейский, само собой, закончил я невысказанную мысль.

— Ну так у нас этим Мефодий Акинфиевич ведает, человек заслуженный, степенный, в возрасте. Подберет кого.

— Паспорта общинные бы переписать. А ну кто в розыске?

У некоторых из «небесников» банально не было никаких документов. Снялись с земли и пошли странствовать, паломничать. Эту проблему надо было как-то решать.

— Все сделаем, но позжее — я вздохнул, залез в карман. Попробуем старым, дедовским способом. Сложил листок бумаги конвертиком, засунул туда две красненькие купюры — Вот, хочу взнос сделать. В пользу столичной полиции, на дело защиты горожан.

— Это завсегда пожалуйста! — оживился Савва Силыч — Я тогда через месяцок, под Рождество зайду. Уж будьте любезны, почтенный Григорий Ефимович, обеспечьте паспорта к тому времени.

* * *

Следующим визитером стал местный поп — «пивной бочонок» на толстых ногах. Одышливый товарищ еле забрался на третий этаж, вытер пот со лба. Поискал куда перекреститься, не нашел. Нахмурился.

— Только заселились, батюшка — успокоил я попика и тут же предложил чаю. Священник вздохнул, всем своим видом показывая, что он и на что покрепче согласен — но удовлетворился и напитком из Китая.

— Протоиерей церкви Воскресения Христова Евлампий — представился визитер, шумно прихлебнул из чашки — Вижу склад то Васьки Козлова заселяется новыми жильцами, решил зайти. Освятить бы надо. Десять рублёв.

Круто так попик начал. Сразу с бабок. Вот глядишь на такого сребролюбца и понимаешь, почему вся продвинутая революционная публика ненавидит РПЦ и рассказывает о своем атеизме через одного.

— Место-то черное — продолжал стращать Евлампий — Тута в пятом годе человек погиб. Бочкой с вином задавило. Поди душа неприкаянная бродит.

Ты небось с Козлова денег срубил за отпевание, да освещение места… Я разглядывал попа и все никак не мог решить, что делать.

— Все крещеные? Иноверцев нет? — перешел в новое наступление Евлампий.

— Вот десятка — я выложил купюру на стол, но прикрыл ее рукой от жадного взгляда протоиерея — Надо бы не только освятить место, но и икон дать с храма, а також мои люди будут заходить в церковь Воскресения на причастие, да на исповедь.

Я выложил еще десять рублей на стол.

— Исповеди те, никому не пересказывать, да не наушничать церковному начальству!

— Как так? — удивился Евлампий — Не по правилам сие!