«…Я прожил жизнь» (письма, 1920–1950 годы)

Не влюбилась ли ты в какую-нибудь знаменитость у Чистяковой? Если – да: пиши. Пошлю подарок и приеду на смотрины. Я шучу, потому что здесь мне не с кем даже улыбнуться, и я это делаю письменно с тобой. Сейчас я улыбаюсь, хотя мне горько и смех – кривой.

Пиши. Ласкай Тотку, как я тебя в своих сновидениях, – Андрей.

19/I-27.

P.S. Цел ли автомобиль «Штейер»[213]?

Впервые: Архив. С. 463–464. Публикация Н. Корниенко. Печатается по автографу: ИМЛИ, ф. 629, оп. 3, ед. хр. 8, л. 11–12.

{113} М. А. Платоновой.

25 января 1927 г. Тамбов.

Мария!

Я прошу написать мне о том, что ответил Молотов на мое письмо[214] к нему о службе.

30 января решается моя судьба о военной службе.

Если всё пройдет благополучно, а в Москве объявится служба, то я уеду из Тамбова. Об этом прошу написать.

«Епифанские шлюзы» написаны, но негде напечатать, т[ак] к[ак] на службе печатать постороннюю работу теперь не разрешают, а машинисток, берущих работу на дом и имеющих машинки дома, в Тамбове вообще нет. Не знаю, что делать. В Москве тоже нельзя перепечатать работу – некому позаботиться и нет денег.

Следует позвонить Бобылеву[215] и узнать – нельзя ли получить деньги за статью.

Далее. От моего имени надо позвонить Бахметьеву[216] и спросить, когда они будут платить деньги за сборник. Они их уже должны платить.

Молотова попроси ускорить оплату книжек. Заключила ли ты договора с «Мол[одой] гв[ардией]»?[217] Ответь на это. На сколько денег, на каких условиях?

Как вышло у тебя с Поповым? – Как поступить с ним – я точно в свое время писал тебе[218].

Стихи начал подбирать. Мешает работе сильная головная боль, которой у меня никогда не было. Наверно, я простудил голову почему-то и перенатужился в работе.

За 1¹/₂ месяца я написал 4 печат[ных] листа (считая с «Епиф[анскими] шлюзами»). Петр казнит строителя шлюзов Перри в пыточной башне в странных условиях. Палач – гомосексуалист. Тебе это не понравится. Но так нужно.

Нравятся тебе такие стихи:

Любовь души, заброшенной и страстной –
Залог души, любимой божеством…

[219].

Очень старо´, но хорошо. Это писал Перри, когда был женихом Мери Карборунд. Потом она стала женой другого. Потом прислала в Епифань из Нью-Кестля неизвестное письмо, его положил за икону к паукам епифанский воевода, а Перри умер в Москве. Шлюзы не действовали. Народ не шел на работы или бежал в скиты и жил ветхопещерником в глухих местах.

Вот – «Епифанские шлюзы». Я написал их в необычном стиле, отчасти славянской вязью – тягучим слогом. Это может многим не понравиться[220].

Мне тоже не нравится – так как-то вышло. Пускай остается.

Так вот, Муся, ответь мне о своих делах по официальной, так сказать, линии. Лично о себе не пишу: все равно зачтется как ломанье моей гаденькой душонки.

Я бы хотел услышать что-нибудь о Тотке. Не скучает ли он обо мне? Очень жалею, что уехал из Москвы. Надо бы жить мне там назло всем «благожелателям», руководствуясь лишь личными интересами. Посылаю 5 р[ублей] – занял. Беспокоюсь, что вы не доживете там до конца месяца.

Очень плохо всё идет. Целую Тоточку.

Жму твою руку.

26/I 27[221]. Андрей.

Впервые: Волга, 1975. С. 165 (фрагменты).

Печатается по: Архив. С. 465–466. Публикация Н. Корниенко.

{114} М. А. Платоновой.

26 января 1927 г. Тамбов.

26/I 27.

Мария! Хочу побеседовать с тобой. Твое письмо от 22/I я получил. Прежде всего – Кирпичников – это не я[222]. И вот почему. Мои идеалы однообразны и постоянны.

Я не буду литератором, если буду излагать только свои неизменные идеи. Меня не станут читать. Я должен опошлять и варьировать свои мысли, чтобы получались приемлемые произведения. Именно – опошлять! А если бы я давал в сочинения действительную кровь своего мозга, их бы не стали печатать. Теперь тебе ясно, почему Кирпичников влюбился в мещаночку Руфь в Риверсайде? Кирпичников носит мои черты только отчасти. Сразу о Валентине. Ты невнимательно читала. Валентина любила не Михаила Кирпичникова (отца), а сына его – Егора. Кирпичниковых действует два – отец, а потом сын.

Если ты считаешь «Эф[ирный] тр[акт]» сумбуром – твое дело. Тут я ничего пояснять не хочу.

Смешивать меня с моими сочинениями – явное помешательство. Истинного себя я еще никогда и никому не показывал и едва ли когда покажу. Этому есть много серьезных причин, а главная – что я никому не нужен понастоящему.

Ты права, что М. А. Кирпичникова ценнее своего мужа, как жена и человек. Я нарочно рисовал ее скромными и редкими чертами[223].