Я проснулась в Риме

Вообще-то Лариса не собиралась проходить или что-то выяснять. Она пришла, чтобы все высказать в коридоре, хлопнуть дверью и уйти. Эта женщина изменила ее жизнь, искалечила жизнь ее матери, она отобрала у них все: квартиру, семью, вот эту совершенно другую размеренную жизнь. Но увидев инвалидную коляску, она опешила. И поплелась следом.

Они прошли через спальню – какое странное расположение комнат – и оказались в небольшой комнате, которая, видимо, служила гостиной. Посредине – большой овальный стол. Все накрыто для чаепития.

– Если ты не против, то я начну. Я – Элеонора, но всегда все меня звали Лелей… – Та немного помолчала, и Лариса наконец подняла глаза. Они встретились взглядами. Симпатичная, приятное открытое лицо, волосы, чуть подернутые сединой, уложены в низкий пучок. Прямой пробор открывал высокий лоб, тонкие брови. Рот при улыбке Леля немного держала набок, но это ее никак не портило. Ее ничего не портило, эту женщину, приятную и доброжелательную. Женщину, которая сломала им жизнь.

– Ты похожа на свою бабушку. Я, правда, видела ее всего-то один вечер. Но много фотографий.

– Я знаю, такая же приземистая, и нос картошкой.

– Я бы сказала, такой же голос с хрипотцой и походка. Но это все не важно. Все второстепенно. Давай начнем заново.

Лариса молчала. Враждебно молчала.

– С Витольдом Вадимовичем, я так понимаю, это твой отец, мы познакомились на фронте. Работали в одной операционной. Он был средним хирургом, что уж греха таить. При этом не очень хорошим человеком, но это я уже потом поняла. Я старше его. Пять лет, это, скажу тебе, приличная разница. Особенно тогда. Мужчины были на вес золота. А он высокий, видный. Но нас объединила работа. И война. Все остальное дома осталось. Я ведь тоже замужем была, дочку с мамой оставила и пошла на фронт. Как я могла так поступить, ума не приложу. Годовалого ребенка. Муж в одну сторону, я – в другую. Но тогда так у многих было. Нужно было защищать Родину. Сталин нам был отцом, он позвал, и мы вперед! За ним! За идею! Первым погиб муж, а потом разбомбило дом, где жили родители. Все с фронта получали похоронки, а я на фронт. Вот так, девочка. У меня своих бед хватало.

Леля немного помолчала. Лариса ждала. Она внимательно слушала, но в сердце никак не отзывалось. Ей эту женщину жалко не было. Столько лет она ее ненавидела, столько пьяных слез пролила ее мать. Леля продолжила рассказ:

– Витольд рассказывал, что живет с матерью, отец долго болел, потом умер. Он плакал тогда. Говорил, что они очень близки были, убивался, что не хоронил. Ну, случилось у нас там все. И прямо тебе скажу, роман закрутился. В омут с головой. Пыталась я с ним забыться, что говорить, молодая была. А потом нас разбомбило. Он вышел, случай, а меня серьезно зацепило. Последние дни войны. Я с год – по госпиталям. Сразу сказали, что ходить не буду. Но я поднялась. Боролась изо всех сил. Ну и он был рядом. Меня перевозить тогда нельзя было, он в госпиталь устроился, где я лежала, поэтому и домой позже вернулся. Потом реабилитация уже в Москве еще полгода. Ну а после привез меня к своим. А свои-то оказались мать, дочка и мать дочки. Он мне об этом прямо перед дверью рассказал. Ты, мол, не удивляйся, там девочка есть маленькая. Наша домработница от меня родила, и в дверь позвонил. А я же с палочкой. Мне убежать никак невозможно было. Так и зашли. Я в полном оцепенении от такой информации. Что? Кто? Мы вошли, и я сразу увидела тебя, ты выглядывала из-за юбки молодой женщины. Я никак тебя не могла рассмотреть. Ни тебя, ни ее. Ты за юбкой, Варя – в пол смотрит. И потом за ужином, когда мы сидели за столом, то же самое. Варя же напротив меня сидела, но она все время смотрела в тарелку и немного вбок. Как будто хотела повернуться к нам спиной. А Витольд все молчал, он и не собирался что-то рассказывать. Я тогда подумала, может, уже и все в курсе. А мы в тот день как раз расписались. И вдруг начала говорить Любовь Петровна. Да, она сказала это для твоей матери. Но не чтобы обидеть, а чтобы, в конце концов, дать ей шанс узнать, кто тут кем друг другу приходится. Ну, это я уже потом поняла. Не общавшись с твоей бабушкой, поняла. Я же дома все время, много фотографий смотрела, письма читала, подруги ее приходили, рассказывали.

Они сидели за накрытым столом, не притронувшись к чаю. Какой уж тут чай.