Я проснулась в Риме

Первый год жизни в Костерево был сложным. Лариса быстро поняла, что это немного не то, о чем мечтала, и Левитан тут совершенно ни при чем. Все началось с переезда. Выяснилось, что в дом не входит ее кровать, потому что спальня маловата. И буфет из гостиной. И совершенно потерялись картины, которые Лариса покупала с такой любовью, гордилась знакомством с художниками. Распродавалось все за бесценок. Лариса не советовалась с дочерями, ей было стыдно. Она все хотела сама. А сама она была врачом. И больше она ничего не умела. Она умела лечить людей. Причем что интересно: чужих. Своих она тоже лечить не могла. У нее сразу поднималось давление, руки начинали трястись. Уколы Любе делала маленькая Юля. Может, потому она и в медицинский не пошла. Ей хватило домашних истерик матери.

Дом, добротный и красивый на вид, оказался достаточно проблемным внутри. Второй этаж не отапливался и был пригоден только для летнего проживания, неправильно были проведены коммуникации, недостаточно подавалось электроэнергии.

Но Лариса не жаловалась. Это было выше ее достоинства.

– Нас все устраивает.

Юля сама должна была увидеть, понять, догадаться и принять меры. А дальше вызывать мастеров, договариваться, оплачивать. Квартира, на которую она собирала и копила так сложно, отъезжала в далекое будущее. Что делать, это же родители. Ее родители. Она злилась на мать, на безвольного отца, на безразличную Любу. Но что случилось, то случилось. Нужно было решать проблемы и жить дальше.

И все-таки здесь совершенно другой воздух. И чистый снег, и тишина, и нет такой влажности. Вторая половина декабря, в Москве снега просто нет, одно только черное месиво под ногами. И холодный ветер, который ледышками колет лицо. Лязг машин, визг тормозов, нетерпеливые клаксоны. Поймешь людей, которые приезжают в Москву в гости с их одинаковыми вопросами: и как вы тут только живете?

А здесь: ни машин, ни людей. Вот только стук колес поездов. Правда, рядом пластмассовая фабрика. И тоже во время переезда этот момент стал для Ларисы откровением.

– Мам, ну неужели нельзя было выяснить?

– Мне не мешает.

Помешало, когда на фабрике случился пожар, и неделю во всей округе невозможно было дышать.

– Но это же редко, – парировала Лариса.

– Еще бы не хватало, чтобы часто.

– Зато можно туда устроиться на работу, – разумно поддакивала Люба. – Наверняка на вредном производстве есть вакансии.

– Так чего ж ты сидишь? Устраивайся. Вон у родителей второй этаж пустует. Прохладно, свежо!

– Добрая ты все же, сестра.

– А ты всякие глупости не говори.

Они достаточно редко приезжали вместе. И Юлю раздражало, как мать начинала суетиться вокруг Любы. Но почему? Она ездит постоянно, везет сумки с продуктами, оплачивает все эти бесконечные ремонты и нестыковки. И почему-то это все воспринималось как должное. Но вот если прикатывался колобок в виде Любы, то в жизни наступал праздник. Практически самый светлый день в жизни. Освобождался диван, чтобы Люба могла прилечь, пекся любимый Любин пирог, а в конце Любе еще и совались деньги, которые та благосклонно брала.

– Не смей брать деньги у родителей.

– А как могу их обидеть?

Вот и весь сказ.

= 30 =

Юля неторопливо шла по перрону. Она не знала, что скажет матери, как объяснит происходящее, поэтому и не торопилась. До их дома идти от станции восемь минут, но это если бегом. А не торопясь – все пятнадцать. Взгляду открывалась большая равнина.

Она помнила тот самый первый приезд сюда.

– Так тут же нет ни одного дерева?!

Правда, уже дойдя до места, поняла, что и деревья, и лес, и озеро – все есть, нужно немного отойти от железнодорожных путей. Мать тогда защищала свое решение, как львица:

– Никто не сомневался, что от тебя еще ждать? Ребенок урбанизации, по-другому не скажешь.

– Вы меня так воспитали, – парировала дочь и дальше с пеной у рта доказывала свою правоту.

Но буквально через пару месяцев Юле уже нравилось. Приехать к родителям и бросить сумки, уйти подальше и долго бродить в одиночестве. Она шла по полю к лесу, а там – к озеру, садилась на берегу под ивой, смотрела на воду и ни о чем не думала. Тогда ей даже стали понятны рыбаки. Раньше все время удивлялась: ну чего сидят? Сидят и смотрят в одну точку. А тут вдруг самой захотелось: именно в одну точку. И чтобы больше никуда. И как-то очищаешься в это время. От чего? От наносного, от неважного. В голове все само систематизируется.

Открыв калитку, сразу наткнулась на отца. Он возился с забором.

– Юлька, ты чего? Вот здорово! А мы тебя не ждали.

– Выходной неожиданно дали, решила приехать на природу.

– Ясно. Я думал, что к нам.

– К вам само собой. – Она чмокнула отца в щеку.

– Опять полные сумки.

– Так вам же не привезешь – будете есть одни каши.

– Каша – это здоровье. На черной икре далеко не уедешь. В природе все сбалансировано.

– Икра – тоже природа.

– Это да, – легко согласился отец, хохотнув. Он понимал и ценил Юлькин юмор. Они со старшей дочерью всегда понимали друг друга с полуслова, кидались друг в друга меткими фразами, как мячиками. – Но больно дорогая. Пойдем в дом, все-таки морозно.