Я прошел две войны!

– На мою долю еще войны хватит. Батальон на переформировке, а я тут отдохну. Тем более с сестричкой близко познакомился.

Рядовой Зиновий Оськин, с ампутированной кистью руки, больше всего переживал, что вернется в свое село Девичьи Горки без единой награды. Танкисту Ютову надоело его нытье, и он пообещал:

– Есть у меня дружок в штабе дивизии. Попрошу, чтобы тебя к медали «За боевые заслуги» представили. Медаль броская – танки, самолеты. Покрасуешься перед своими земляками.

– А рука – это ничего, – сам себя успокаивал Зиновий. – Я и одной рукой девку обнять смогу, а работа в селе всегда найдется.

Мы неплохо выпили, а когда возвращались к себе, я сказал Валентину Дейнеке:

– Чего-то мы задержались среди штрафников. Пора в свой полк возвращаться. Козырев уже звонил, машину обещал прислать.

Лейтенант ничего не ответил, помолчал, затем негромко проговорил:

– Знаешь, Василий, я в штрафной роте остаюсь.

– Что случилось? – не понял я.

– Ничего. Олейников предложил мне должность заместителя командира роты.

У меня едва не вырвалось: «Ты что, сдурел, Валентин?» Но я сдержался, а лейтенант Дейнека неторопливо перечислял причины. В его голосе звучали нотки горечи.

– Кто я в нашем полку? Да никто! Курсант-недоучка. С августа сорок первого ротой командую, а как был лейтенантом, так им и остался. Наградами меня тоже не балуют, хотя воевал не хуже других. Два раза роту на три четверти выбивали, как жив остался, до сих пор не понимаю.

– Валентин, подожди, – пытался я успокоить старого друга. – Козырев к тебе хорошо относится, ценит.

– Ну и что с того? Возглавлю снова неполную роту, одна-две атаки – и кончится мое везение.

– У штрафников лучше, что ли? Я такой мясорубки еще не видал. Четыреста человек на пулеметы бросили. Бой пару часов длился, а в строю один человек из десяти остался. Братскую могилу целый день долбили. Да еще сколько от ран умерли.

– Ну и что? – упрямо мотал головой Валентин. – В стрелковом полку я тоже всего вдоволь нахлебался. А штрафная рота – это три-четыре сотни бойцов, считай батальон. Командовать я умею, ты знаешь. И за чужими спинами не прячусь. Здесь у меня самостоятельность, будем вместе с Олейниковым решать, как и что. Старшего лейтенанта он мне сразу обещал присвоить, и за бой под Воропоново к медали «За отвагу» представил. От нашего комполка Козырева хрен чего дождешься. Он ниже комбатов ни с кем не общается, да еще штабную шушеру ценит, которая ему задницу лижет.

Валентин Дейнека отчасти был прав, хотя не во всем справедлив. Нашего командира полка Козырева люди уважали. В обращении он был прост, и не его вина, что, возглавляя две тысячи бойцов и командиров, подполковник не всегда замечал заслуги хороших офицеров. Кого-то обходили наградами, не повышали долгое время в звании. Возможно, Валентина отодвигал в сторону наш бывший комбат Чередник, самолюбивый и временами заносчивый командир.

Из дальнейшего разговора я понял, что Дейнека принял это решение после долгих колебаний. Сыграли свою роль два обстоятельства. Штрафная рота потеряла в бою под Воропоново половину штатных командиров, и Олейников остро нуждался в пополнении. Однако идти к нему не очень-то рвались, несмотря на льготы: повышенные должностные звания, один день службы засчитывался как шесть дней, существенные надбавки к денежному содержанию. Да и насчет наград в штрафной роте не скупились.

Энергичного и решительного лейтенанта Дейнеку капитан Олейников приметил сразу. В бою, хоть Валентин шел впереди, он избежал даже легкого ранения – повезло. Таких штрафников набралось человек сорок. Их судьбу решал Олейников. Если человек «не смыл вину кровью», капитан имел полное право оставить бойца в роте до конца определенного срока. И даже продлить этот срок тем, кто вел себя в бою нерешительно или проявил трусость.

Иван Трофимович Олейников был простым человеком, доброжелательным к людям. Несколько штрафников он освободил за смелые действия в бою, хотя они не получили ранений. Но лейтенанта Дейнеку придержал и сумел уговорить остаться в роте. Оставил он и двух опытных сержантов, у которых оставался большой срок. Поставил условие:

– Или рядовыми штрафниками в следующую атаку пойдете, или возглавите отделения, как полноправные младшие командиры Красной армии. Кстати, на обоих я подготовил представления к медалям «За боевые заслуги». Если и дальше так воевать будете, представлю к орденам.

Сержанты помялись. Поняли, что другого выхода нет, и дали согласие.

Вор в законе Самараев был оставлен в штрафной роте для дальнейшего отбытия срока. Он не получил ранения, да и действовал в основном с оглядкой, выталкивая вперед рядовых уголовников.

– Я фашиста в бою убил, – с вызовом проговорил он. – Это что, мало?

– Мало, – коротко ответил капитан Олейников.

Как ни хитрил бывалый «пахан», но понял, что его не отпустят, а заставят воевать. Посчитав себя несправедливо обиженным, Самарай напился и грозил:

– Ну, я вам навоюю! Кое-кто пожалеет, что со мной связался.

Его вызвал к себе особист Стрижаков и пообещал:

– Еще раз ляпнешь угрозу в чей-нибудь адрес, здесь и закопаем.