Я прошел две войны!

Легенды о лихости в боях «паханов» и прочей братвы сочинялись ими самими и не имели ничего общего с реальностью. Заставить их воевать было не просто. А когда уголовники чувствовали слабость командиров, они подминали ситуацию под себя.

На следующий день с утра выдавали оружие. Получили винтовки сержанты и часть штрафников. Филин наблюдал, как Никита Рогожин протирает затвор, смотрит на свет канал ствола, затем умело собирает винтовку. Это его раздражало.

– Ну-ка, дай позырить, что за волыну тебе выдали, – потянулся он к сержанту.

– Оружие в чужие руки не дают, – с трудом сдерживаясь, ответил Рогожин.

– А ты оборзел, вояка! – выругался Филин, уже хлебнувший с утра спирта, и попытался выдернуть винтовку из рук сержанта.

– Назад! – приказал Филину Никита Рогожин.

– Ты на кого пасть разеваешь, вертухай?

Филин потянул винтовку к себе и тут же получил удар прикладом в плечо. Сержант-фронтовик не сдержался. Рукоприкладство в штрафных ротах категорически пресекалось. Слишком опасными могли быть последствия, вплоть до выстрелов в спину во время боя.

Поднялся шум. Набежали уголовники.

– Наших бьют!

Командир взвода Трегуб растерялся, выхватил пистолет и закричал:

– Всем разойтись, стрелять буду!

– Попробуй только, – пригрозил ему Шмон. – В сортир башкой затолкаем.

Здесь же находился Самарай. Пахан не кричал и не суетился, негромко отдавая распоряжения. Собирались в кучу блатные из других взводов. Рогожина обступили со всех сторон, он загнал в казенник патронную обойму и готовился к худшему. Неизвестно, чем бы все кончилось, не появись особист со своим помощником и командир роты Олейников.

– Всем разойтись по взводам, – дал команду Олейников, а капитан-особист поманил пальцем Самараева:

– Иди сюда. И ты, Филин, тоже.

– У меня плечо сломано, – крикнул Филин.

Но помощник особиста, рослый сержант с автоматом, дернул уголовника за шиворот:

– Не брыкайся! Время военное, церемониться с тобой не буду.

В течение часа было проведено расследование. Как я потом узнал, особист Стрижаков действовал жестко. Сразу предупредил Самарая:

– Если не успокоишь свою братву, до вечера не доживешь. И проведи с ними разъяснительную работу. Нападений на командиров мы не потерпим. Можешь идти.

– А Филина что, оставляете?

– Я перед тобой отчитываться должен?

Особист Стрижаков смотрел на заслуженного вора в законе Самарая спокойно, почти ласково. Но уголовник мгновенно уловил опасность для себя. Капитан из НКВД воспитывать его не будет и просто шлепнет на месте. Самараев молча попятился и зашагал прочь, не обращая внимания на крики приятеля.

– Не шуми, – осадил Филина Стрижаков. – Ты уже много чего натворил. Даже боевое оружие у командира отделения отобрать пытался. А это военное преступление.

– Он мне ключицу сломал!

– Тем более на хрен ты такой в бою нужен. Да и вообще, как я погляжу, толку от тебя нет.

Филина затолкали в кузов «полуторки». Он отчаянно упирался, пытаясь вырваться из рук двух сержантов.

– Братва, выручайте! – крикнул он, но сержант, помощник особиста, толкнул его и предупредил:

– Молчи, если пулю словить не хочешь.

Филина отвезли в неглубокую балку в километре от хутора и приказали вылезти из машины. Он до последней минуты не хотел верить, что его расстреляют.

– За что? – повторял уголовник.

– Шинель и валенки сними, – вместо ответа приказал Стрижаков. – Они другим бойцам пригодятся.

– Я воевать хочу! – в отчаянии выкрикнул Филин.

– Сам же хвалился, что в бой не пойдешь. В теплом месте отсидишься. Вот мы тебе и поможем. Ты приговорен к расстрелу за нападение на младшего командира Красной армии и неподчинение приказам в боевой обстановке.

Филину недавно исполнилось тридцать лет. Он прожил короткую, мутную жизнь, имея за спиной несколько убийств, но терять свою жизнь не хотел.

– Я искуплю…

Автоматная очередь подломила его и опрокинула в снег.

– Анатолий, забери шинель и валенки, – приказал своему помощнику Стрижаков. – А этого забросай снегом. Лопата у водителя.

Тем временем наша штрафная рота была переброшена на автомашинах к станции Воропоново, где шли упорные бои с окруженной немецкой группировкой.

Отсюда уже просматривались пригороды Сталинграда. Неподалеку от нас вела огонь гаубичная батарея. Мы прошли мимо нее к месту нашей временной дислокации. Заснеженное поле было покрыто воронками, а снег потемнел от копоти.

Мы шагали мимо сгоревших танков – и наших, и немецких. Здесь же лежали замерзшие тела немецких солдат. Двое красноармейцев копошились внутри подбитой самоходки «Мардер-3». Нас удивило массивное длинноствольное орудие, торчавшее из рубки на корме, хотя сама установка была небольшая, на базе легкого чешского танка.

Тяжелая зенитка калибра 88 миллиметров застыла в снегу, валялись отстрелянные гильзы. Немцы использовали эти зенитки зачастую против наших танков, поражая «тридцатьчетверки» за полтора-два километра. Теперь вся эта немецкая техника была мертва, но хватало и наших подбитых танков.