Я прошел две войны!

– Думаю, что через несколько дней вас перебросят на передовую. Как считаешь, комбат, рота готова к боям?

– Вам виднее, товарищ капитан. У меня права нет иметь свое мнение, да и не комбат я, а всего лишь сержант переменного состава.

– А Олейников на таких, как ты и Дейнека, рассчитывает. Надеется на вашу помощь.

Капитан-особист не входил в штат штрафной роты, но появлялся довольно часто. Видимо, он нес какую-то ответственность за нас. В то время штрафные роты только начинали действовать. Никто не мог предугадать, насколько успешно мы выполним порученное задание.

К особисту я испытывал больше доверия, чем к своему командиру взвода. Но говорить откровенно с человеком, которого я толком не знал, я не решался. Уголовники, подвыпив, не раз высказывали, что в бою легко получить пулю с любой стороны. Тем самым они намекали сержантам, что с ними связываться опасно. И сержанты понимали – это не пустые угрозы. Особенно когда командир взвода численностью 90 человек не пользуется авторитетом.

Олейникова уголовная шушера побаивалась. Но у него под началом было три с половиной сотни людей. Капитан не мог уследить за обстановкой внутри взводов, а я считал, что она нездоровая. По крайней мере, в нашем первом взводе.

– Ну, иди, Гладков, – наконец отпустил меня особист. – И следи за языком.

«А тебе к людям бы надо получше присмотреться», – едва не вырвалось у меня.

В последующие два-три дня в роте шла подготовка к переброске на передовую. Кое-кому заменили обувь, шинели. Но валенки, несмотря на морозы, не выдавали. Люди получали ботинки на два-три размера больше, теплые портянки.

– Сидеть на одном месте не придется, – приговаривал подвыпивший старшина. – Не успеете замерзнуть.

– Еще теплыми закопают, – смеялся уголовник Филин, тоже хвативший спиртного. – Эй, старшина, дай-ка мне еще пару фланелевых портянок.

Филин внушал мне наибольшее отвращение. Невысокого роста, с большой головой и покатым узким лбом, он был крепок физически. Широкие плечи, длинные мускулистые руки и растопыренные пальцы – все это покрыто сплошной татуировкой.

Ходили слухи, что по пути сюда Филин задушил молодого солдата из штрафников и забрал его теплые вещи. Я с ненавистью размышлял о том, что Филин, Самарай и другие уголовники из верхушки будут прятаться за нашими спинами, когда мы пойдем в атаку.

На склад привезли оружие и собирались его раздавать штрафникам. Если сказать точнее, то именовались мы «бойцами переменного состава». Вечером было построение роты. Если глянуть со стороны, то мы выделялись лишь отсутствием знаков различия. Вымытые, побритые, в шинелях, ботинках с обмотками (реже – в валенках), в шапках с красноармейскими звездочками, бойцы стояли ровным строем, слушая речь капитана Олейникова.

Звучали слова, что Родина дает нам возможность искупить свою вину в бою с немецко-фашистскими захватчиками. В настоящее время наступил переломный момент, окружена одна из самых сильных армий вермахта, 6-я армия Паулюса, румынские части. Врага надо добить, и это единственный путь для нас вернуть к себе уважение и стать полноправными гражданами нашей страны.

Слова… слова… правильные слова. Но многие с тоской рассуждали, что большинство из нас погибнут. А в третьем-четвертом рядах длинной шеренги перетаптывались и язвили в адрес Олейникова уголовники.

– Смело мы в бой пойдем, только не торопясь.

– Ради кого помирать?

– Вот капитан пусть со своими прихлебателями вперед и ломится!

– Ха-ха-ха…

Вместе с оружием и боеприпасами в роту доставили спирт, который всегда имеет свойство «испаряться». Старшина, не желавший иметь осложнений с верхушкой уголовников, видимо, уже выдал им причитающуюся долю.

Я уважал капитана Олейникова. Знал, что он давно воюет, был не раз ранен, прост в обращении с бойцами. Но сейчас эта простота меня раздражала.

– Завтра вы получите оружие, – продолжал наш ротный. – Это высший знак доверия к вам. Надеюсь, что вы оправдаете доверие командования.

– А как же! – выплюнул окурок вокзальный вор по кличке Шмон. – Еще как оправдаем.

– Навоюем как надо, – заливался кто-то из воров помельче.

Один из сержантов цыкнул на них:

– Закройте рот, когда командир выступает.

– А ты кто такой? – выпучил на него круглые, замутненные спиртом глаза уголовник Филин. – Меньше тявкай!

Командир отделения Никита Рогожин был из фронтовиков, воевавших с осени сорок первого года. Получилось так, что именно он своей решительностью переломил ситуацию, сложившуюся в штрафной роте.

А ситуация складывалась скверная. Чтобы ее понять, надо знать психологию уголовников. Я не беру в расчет мелких воров и людей, случайно попавших в лагерь. Я веду речь о тех, кто называл себя «ворами» с большой буквы, имевших несколько судимостей и уже втянувшихся в лагерную криминальную жизнь.

Это была особая порода людей, которых заботила только своя собственная судьба, желание выжить любой ценой. Слова о долге, защите отечества были для них не более чем пустой звук. Такие люди встречаются не только среди уголовников. Но в них это крепко укоренилось, и они готовы переступить любую черту.