Я пришел дать вам волю

– Нет, не знаешь. Хочу спокоя. Упасть бы в траву… и глядеть в небо. Всю жизнь, как дурак, хочу полежать в траве, цельный день, без всякой заботы… Скрывал только… Но ни разу так и не полежал.

Ларька удивленно посмотрел на Степана. Не думал он, что неукротимый атаман, способный доводить в походах себя и других до исступления… больше всего на свете хотел бы лежать на травке и смотреть в небо. Он не поверил Степану. Он переиначил желанный покой этот на свой лад:

– Скоро будет нам спокой. Только опасаюсь, что головы наши… будут в сторонке от нас. Одни только головушки и будут смотреть в небо. А? – Ларька невесело засмеялся.

Степан улыбнулся тоже.

– Воронье… – сказал он непонятно.

– А?

– Воронье, мол… глаза выклюют – не посмотришь. Нечем смотреть-то будет.

На этом перегоне их догнал верховой.

– За вами не угоняисся. То там, сказывают, видали, то тут…

– Говори дело! – нетерпеливо велел Степан.

Казак ненароком зыркнул глазами на войско атамана, до смешного малое… Разные ходили слухи: то говорили, со Стенькой много, то – мало. Теперь видно: плохо дело атамана, хуже не бывает. И казак не сумел скрыть своего изумления; на его усатом лице промелькнуло что-то вроде ухмылки.

– Ты что? – спросил Ларька, обеспокоенный запинкой казака и его пытливым взглядом. Он и усмешку казака не проглядел.

– Корней в Кагальник нагрянул. – Казак спокойно посмотрел в глаза Степану.

Степан, Ларька, сотники молча ждали, что еще скажет гонец. Казака этого никто не знал.

– Ну? – не выдержал Степан. – С войском?

– С войском.

– Сколь? Да рожай ты!.. – заругался Степан. – Тянуть, что ль, из тебя?

– Сот семь, можа, восемь… Сказывает, грамоту тебе от царя привез.

– Какую грамоту?

– Больше молчит. Велел только сказать: милостивая грамота.

Степан долго не думал:

– В Кагальник!

– Степан… я не поеду, – заявил Ларька.

– Как так? – Степан крутнулся в седле, вперился глазами в есаула – в лицо его, в переносицу. – Как ты сказал?

– Подвох это. Какая милостивая грамота! Ты что?

Степан качнул удивленно головой:

– Рази я для того еду, что в грамоту ту верю? Ларька… что ты, бог с тобой! Ты уж вовсе меня за недоумка принимаешь. Грамота, видно, есть, только не милостивая. С какого черта она милостивой-то будет? Мы ему Сибирь не отвоевали…

Теперь Ларька удивился:

– Для чего же? Не возьму, для чего к им ийтить?

– Придем – все разом решим. Раз они сами вылезли – нам грех уклоняться. Не могу больше… Ты видишь – зря мотаемся. Сам же укорял: без толку мотаемся… Поехали – крест поставим и не будем мотаться.

– В триста-то казаков на семьсот! Нет, Степан… ты вояка добрый, но там тоже… не турки, а такие же казаки. Ничего нам не сделать. Какой крест?

– Помрем по-людски…

– Мне ишо рано. – Ларька решительно изготовился в душе; страх он одолел, но все же заговорил громче – чтоб другие слышали.

– Вон ка-ак? – протянул Степан; такого он не ждал.

– А как?.. С тобой на верную гибель? – спросил Ларька. – Зачем?

– Последний раз говорю: едешь? – Степан не угрожал, но никто бы и не поручился, что он сейчас не всадит Ларьке пулю в лоб. Было тихо.

– Нет. Зачем? Я не понимаю: зачем? – Ларька оглянулся на казаков… И опять к Степану: – Зачем, батька?

Степан долго смотрел в глаза верному есаулу. Ларька выдержал взгляд атамана.

Степан отвернулся, некоторое время еще молчал. Потом обратился ко всем:

– Казаки! Вы слыхали: в Кагальник пришел с войском Корней Яковлев. Их больше. Их много. Кто хочет ийтить со мной – пошли, кто хочет с Ларькой остаться, – я не неволю. Обиды тоже не таю. Вы были верные мои други, за то вам поклон мой. – Степан поклонился. – Разделитесь и попрощайтесь. Даст бог – свидимся, а нет – не поминайте лихом. – Степан подъехал к Ларьке, обнял его – поцеловались.

– Не помни зла, батька, – сказал Ларька, перемогая слезы. – Не знаю… у тебя своя думка… я не знаю…

– Не тужи. Погуляй за меня. Видно, правду мне казак говорил… близко мой конец.

Ларька не совладал со слезами, заплакал, больно сморщился и ладошкой сердито шаркнул по глазам.

– Прости, батька… Не обессудь.

– Добре… Вы простите тоже.

Степан развернул коня и, не оглядываясь, поскакал в степь. Он слышал топот за собой, но не оглядывался, крепился. Потом оглянулся… Не больше полусотни скакало за ним. Степан подстегнул коня и больше уже не оборачивался. И не давал коню передохнуть – торопился. Полусотня едва поспевала за ним – не у всех были добрые кони. Один раз сзади шумнули Степану, чтоб маленько сморил. Степан не оглянулся и не сбавил бег.

– 13 -