Я пришел дать вам волю

– Взял, батька!.. Не слухают только они меня.

– Перелобань одного-другого – будут слухать!

– Батька! – закричали от казаков. – Давай к нам! У нас веселея!..

Дед Любим был с молодыми.

– Минька!.. Минька, паршивец! – кричал он. – Не забывайся! Оглянись – кто сзади-то?! Эй!..

– Чую, диду!

– Ванька!.. Отойди, замотай руку!

– Счас!.. Маленько натешусь.

– Не забывайтесь, чертяки! Гляди на батьку вон!.. Сердце радуется.

Так учил дед Любим своих питомцев. И показывал на атамана. А случилось так, что забылся сам атаман. Увлекся и оказался один в стрелецкой вражьей толпе. Оглянулся… Стрельцы, окружавшие его, сообразили, кто это. Стали теснить дальше от разинцев, чтобы взять живого. Атаман крутился с саблей, пробиваясь назад, к своим.

– Ларька! – крикнул Степан. – Дед!..

С десяток стрельцов кинулись к нему. Ударили тупым концом копья в руку. Один прыгнул сзади, сшиб Степана с ног и стал ломать под собой, пытаясь завернуть руки за спину.

Ларька услышал крик атамана, пробился с полусотней к нему. И поспел. Застрелил стрельца над ним. Полусотня оттеснила стрельцов дальше.

Степан поднялся – злой, помятый, подобрал саблю.

– Чего вы там?! – заорал. – Атаману ноги на шее завязывают, а они чешутся!..

– Стерегись маленько! – тоже сердито крикнул Ларька. – Хорошо – услыхал… Не лезь в кучу! Куда лезешь-то?

– Что мордва твоя? – спросил Степан.

– Клюем! Наскочим – опять собираю… Текут, как вода из ладошки. Веселимся… а толку нет. Но хоть наших обойти не даем, и то дело. Обойти ж хотели!..

– Ммх!.. Войско. Не сварить нам с имя каши, Ларька. Побудь с казаками, сам пойду туда.

Мордва и часть мужиков с дрекольем опять шумно отбегали от самой кипени свальной драки – чтобы опять скучиться и налететь. Бежали, впрочем, весело, не уныло. Стрельцы, чтобы не рушить свой строй, не преследовали их.

Степан и с ним десятка два казаков остановили мужиков.

– В гробину вас!.. В душу!.. – орал Степан. – Куда?! – Двух-трех окрестил кулаком по голове. – Стой! Стой, а то сам бить буду!..

Инородцы и мужики остановились.

Степан построил их так, чтоб можно было атаковать, стал объяснять:

– Счас наскочим – первые пускай молотют, сколь есть духу. Пристали – распадайся, дай другим… А сами пока зарядись, у кого есть чего, передохни. Те пристали – распадись, дай этим. Чтоб на переду всегда свежие были. И не бегать у меня! Казаков назад поставлю, велю рубить! Кого боитесь-то?!. Мясников? Они только в рядах мастаки – топорами туши разделывать! А здесь они сами боятся вас. Ну-ка!.. Не отставай!.. Узю мясников!.. С жердями, с жердями-то – вперед, выставляй их! Тесней, тесней!..

Бежали тесной толпой, и выходило, что и к свалке бежали опять шумно и весело.

– Ну-ка, забежи вперед кто-нибудь! – крикнул Степан. – Скажите нашим, чтоб распались!.. А мы долбанем с бегу!

Наскочили. Заварилась каша… Молотили оглоблями, жердями, рубились саблями, кололись пиками, стреляли…

А уже вечерело. И совсем стало плохо различать, где свои, где чужие.

– Круши! – орал Степан. – Вперед не суйся – ровней! А то от своих попадет.

– Ровней, ребятки! – покрикивал дед Любим. – Ровней, милые! Тут как с бабой: не петушись, тада толк будет!

Степану прострелили ногу. Он, ругаясь, выбрался из свалки, взошел, хромая, на бугорок. Ему помогли стащить сапог.

Подошел потный и окровавленный Ларька.

– Куда?.. В ногу? – спросил он.

– В ногу опять. А ты чего в крове?

– Шибко?

– Нет… – Степан поворочал ногой. – Кость целая. Ты-то чего? Зацепили?

– Федора убили. Сукнина. – Ларька плюнул сукровицей, потрогал разбитые губы. – Я целый… зубы только… И то целые, однако.

– Ох, мать ты моя-то!.. Совсем есаулов не остается, – с горечью горькой сказал Степан. – Вынесли хоть?

– Вынесли.

– Берегитесь сами-то! – повысил голос Степан. – Куда вас-то тоже черт несет! С кем останусь-то? – все поляжете…

– Хватит, что ль? Не видно уж стало… – Ларька всматривался в темную шевелящуюся громаду дерущихся людей.

– Погодь. Пускай он отойдет подальше… С горки пускай слезет. Пускай горка-то за нами будет.

– Отходит уж. А то – впотьмах-то – своих начнем глушить. Стрельцы плотней держутся, а мы своих начнем… Горка и так за нами.

– Ну, вели униматься. Хватит. Казаков много легло?

– Да нет, думаю… Задело многих. Нет, три зуба все же выбили! – Ларька сплюнул. – Хорошие зубы-то были.

– Матвей живой? – спросил Степан.

– Видел, живой был. Он ничего, не робеет. Орет, правда, больше, чем руками делает… Но помогает собирать.

– Хоть так, – нерадостно сказал Степан. – Иди унимай потихоньку.

Ларька ушел.

Битва долго еще ворочалась, гудела, кричала, брызгала в ночи огнями выстрелов. Но постепенно затихала.

На совет к атаману собрались есаулы.

– Борятинский отходит к Тетюшам.

– Добре. Городок надо брать, – заговорил Степан. – Пока подойдут Урусов с Долгоруким, нам надо в городке быть. Брать надо. Иначе хана нам тут с мужиками… Взять городок, всеми правдами и неправдами. Борятинский больше не сунется.

– Обождать бы, батька. А ну – хитрит Борятинский? – усомнился Матвей Иванов, которого Степан тоже позвал на совет.