Я превращаюсь в дождь

А в школу я не ходила. Сказала маме, что плохо себя чувствую. Она сразу заставила мерить температуру, но у меня даже тридцати шести не получилось. Тогда мама разрешила мне пересидеть дома до понедельника. Тем более была пятница, а субботу нам сделали неучебной. Я уже забыла почему.

Пойду в школу в понедельник. Правда пойду. А что такого?

Стекло под щекой сначала было очень холодным, а потом нагрелось и почти не чувствовалось. Зато я сама начала замерзать. Наверное, все мое тепло перешло в окно, а от него – в уличный воздух.

А вдруг вслед за теплом потянется душа? Тоже просочится наружу, растворится в водяной взвеси. Мое человеческое тело останется жить обычной жизнью, но я настоящая буду дождем. И никто-никто не догадается об этом. Но и не надо.

Пусть думают: вот она – Олеся Ерганова, торчит в одиночку за своей партой. Странная, пришибленная, скучная, никакая. А это не я. Это то самое «пустое место», тело без души, и ему плевать на чужие слова и мнения, оно все равно ничего не понимает. Ему ничего не нужно. Никто не нужен.

Вообще-то мне тоже никто не нужен. Мне хорошо одной. Действительно хорошо. И пусть будет как раньше. Как в прошлом году, и в позапрошлом.

Я одна. Все.

Мой идеальный мир – как раз тот, который я вижу за окном. Пусто, безлюдно, тихо. И дождь. Остальное – лишнее. Не надо.

Долго сидеть без движения рядом с окном слишком холодно. Я сильно замерзла. Слезла с подоконника, забралась в кровать, но не легла, а села. Завернулась в одеяло с головой, только лицо открытым осталось. И дрожала, пока не отогрелась.

Что потом – не помню. Наверное, все-таки легла и заснула. А может, сперва заснула и оттого упала.

Разбудила меня мама:

– Олисенок, ты почему до сих пор дрыхнешь? Уже почти двенадцать. Нормальные люди обедать собираются, а ты еще не завтракала.

А папа сказал:

– Да пусть отсыпается, раз лишний выходной выдался. Надо пользоваться возможностью.

Но мама уже придумала другую причину и разволновалась:

– Ты, Олеська, случайно, не заболела? Вчера же плохо себя чувствовала.

Сбегала за градусником и опять заставила меня температуру мерить. Но в этот раз она оказалась самой нормальной: тридцать шесть и шесть. А дождь так и не закончился, лил и лил. То затихал, то опять усиливался. Небо было неравномерно серым, как бумага для пастели, но почему-то никто не захотел нарисовать на ней солнце.

– Иди позавтракай, – велела мама.