Читаем Я помню музыку Прованса полностью

Люсьена понимает мою ярость. Она крепко обнимает меня. Я рыдаю взахлеб.

– Не плачь, – утешает она. – В конце концов, Гастон неплохо одевается и симпатичный. Говорят, с ним весело и он далеко пойдет.

– А Жан?

Она берет меня за плечи и пристально смотрит в глаза. Люсьена очень выросла и теперь выше меня сантиметров на пять.

– Мужчины ничего не стоят, – произносит она серьезным тоном, который так не вяжется с ее детским лицом. – Им всем нужно одно, а дают они, только чтобы получить взамен. Выходи замуж за Гастона и будь счастлива. А тот, другой, так ему и надо! – И она плюет на землю.

Люсьене тринадцать лет, но голова у нее не забита мечтами. Жизнь не дала ей ничего, даже ложных надежд. В тринадцать лет для нее все мужчины – мерзавцы. Любовь, которую она питала к Жану, превратилась в ненависть – ко всем мужчинам без разбора. Ненависть, которая растет с каждым взглядом в сторону материной комнаты, где любовь предлагается всем желающим, а для Люсьены не остается ничего. Я сжимаю кулаки и решительно поднимаю подбородок. Завтра мэрия опубликует объявление о моем бракосочетании.

<p>44</p>

Люсьена ставит на стол дымящуюся кастрюлю с тушеным мясом и морковью. Зербино положил морду на колени старику Флавио, тот протягивает Люсьене тарелку. Обстановка напряженная. Хозяин рта не раскрыл с того самого утра. Люсьена очень бледна, и у нее дрожат руки, когда она накладывает мясо на тарелку Антуана.

– Что сказали жандармы?

– Что будут смотреть в оба. Как же! – негодует Антуан.

– Сволочи…

Старик Флавио макает хлеб в соус.

– А ты им спускаешь! – внезапно взрывается Люсьена.

Антуан мрачно смотрит на нее.

– Я им спускаю? Это ты мне говоришь? Ничего бы не было, если б ты не боялась этих гадов, как Господа Бога!

Люсьена ударяет кулаком по столу, еле слышно звенят бокалы.

– Хватит! Я уже не в том возрасте, чтобы меня унижали и говорили, что делать!

– И не в том возрасте, чтобы бояться призраков! Меня уже достало это вранье! И эта деревня! Я уеду, но сперва пусть узнают, что я у себя дома – как они все!

– Вот-вот, уезжай! И забери с собой эту проклятую девчонку! Она везде сует свой нос! Ничего путного из этого не выйдет, уж поверь!

Она падает. Антуан едва успевает ее подхватить.

– Люсьена, что с тобой? – пугается старик Флавио. – Сядь!

Он бежит на кухню и возвращается с полотенцем, смоченным холодной водой. Кладет его Люсьене на лоб, наливает стакан воды. Она слабо отталкивает его руку.

– Иди приляг.

В спальне Антуан закрывает ставни. Флавио возвращается в гостиную, Зербино ходит за ним по пятам. Люсьена хватает внука за рукав.

– Антуан…

Он садится на кровать.

– Если я скоро умру, знай, что я поступила так, потому что считала, что так лучше. А в остальном…

– В остальном…

– Знаешь, я хотела как лучше…

– О чем ты говоришь?

– Не дай никому изменить твое мнение обо мне. Умоляю! Особенно – Джулии.

Антуан встает, ему так странно вновь услышать это имя. Что общего у Джулии с Люсьеной, с тем, что ей внезапно стало плохо?

– Берегись этой девицы, mèfi! – продолжает она слабым голосом. – Я совершала ошибки, но я была искренна в своей любви к другим.

О чем она говорит? Антуан не понимает. Хочет спросить, но бабушка уже закрыла глаза – кажется, спит. Он гладит ее руку и выходит, тихонько прикрыв дверь.

Самая грустная свадьба на свете. Платье сшили из остатков белого шелка. Мама изо всех сил пытается спасти праздник, но ей так и не удается выжать из меня улыбку. Отец уже месяц с нами не разговаривает. При первой возможности уходит куда-то с Гастоном. Мой будущий муж любит табак и анисовую настойку – это все, что я о нем знаю.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза