Читаем Я побит - начну сначала! полностью

Очень многое зависит от трактовки сцен режиссером. Создание этой новой реальности — особая заслуга режиссера, оператора и художников. Но кое-что в их решении не дали сделать. Одно столь существенно, что об этом стоит поговорить отдельно: панорама и общие планы начала фильма, где нет масштаба и где один раз на один день нужна тысячная массовка. Только такое решение даст масштаб катастрофы, ее убедительность, иначе вся камерность решения — не прием, а бедность и провинциальность. (А у картины, в случае удачи, будет большой прокат за рубежом.)

06.09.85 Пятница. Москва

А «Чучело» все идет и идет, а письма все прибывают и прибывают — несколько пачек писем пришло из «Литературки». Это очень интересно — вставить их в книгу, получится переписка с читателем.

Пришла «Юность» с публикацией, надо в первую очередь подарить Аверину и Шарапову. (Надо присовокупить к журналам благодарственные письма.)

Еду в Ленинград сниматься в ГАИшной картине, обещали хорошо заплатить. Но главное в том, что я неожиданно для Кости окажусь в Ленинграде. Этот мальчик — кандидат музыковедения, этот шизик-интриган. Он уже говорит, что я пью и завалил десять сцен. Десять сцен — это мило, у меня вообще нет десяти сцен.

09.09.85 г. Понедельник

Три дня в Ленинграде. Снялся в «Этике водителя». Что это, право, не знаю. Но режиссер и группа довольны. Сняли быстро и снимали всего по полдня (первый — до 16.00, а второй — до 15.00).

Говорил с Борисом Стругацким. Создалось впечатление, что он приехал спасать от меня Костю. Показалось даже, что это все разыграно. Он был готов к тому, что я предлагаю: и к эксперименту, и к космосу, и к героическому поведению Ларсена. Ответ на эксперимент — это будет картина рангом ниже, о звездных войнах, и не надо Ларсена-героя. Это картина о конце света, это символическая картина и т.д.

Вот тебе и Юрьев день! Если он настроен Лопушанским и Смородинской, то я еще понимаю, но если нет, то он, думается, застрял в современном мышлении где-то в семидесятых годах. Война уже идет, есть две стороны и нет третьей. Быть выше обоих сторон — это быть в стороне. Я понимаю, если бы он всерьез уважал то, что сделано Костей, — но он только «снисходит» к нашей работе и совершенно непосредственно толкует о том, что он ожидал худшего, а в материале есть замечательные вещи.

Я несколько пал духом. У Стругацкого все сложилось в голове в довольно стройную, хотя и уязвимую позицию. Это фильм о конце света, а финал с аварией — откровенная увертка. То, что Ларсен сохранил в себе человеческое, — вполне достаточно для подвига. А героя в фильме нет, герой — ситуация (т.е. конец света).

Мне это глубоко несимпатично — мне это, включая увертку с «надеждой», даже отвратительно. И если честно говорить, то в его размышлениях мне более всего нравится автор «Жука в муравейнике», «Трудно быть богом» и других замечательных книг. Все остальное в его рассуждениях мне претит.

Что делать, право, не знаю. Возникло вялое желание, чтобы это все кончилось.

1. Герой — ситуация? Плохо понимаю, что это такое. Могу себе вполне представить картину без основного героя, но, написав и сняв центральную фигуру, возложив на нее некие самые серьезные задачи, вряд ли можно толковать о герое ситуации. Ларсен оказывается рикшей, в коляске которого барски развалилась Ситуация. Я и толковал о том, что Ларсен в фильме — китайский рикша (только я его называл конферансье).

2. Остаться человеком — это то, что вроде бы объединяет мои позиции со Стругацким, но это только словесно. Он согласен лишь с тем, что можно остаться отцом, мужем, братом, соседом, но это, наверное, мало. Да и гражданином, милостиво соглашается Борис Натанович — вот в конце он поступает как гражданин. Итак, Ларсен — гражданин лишь местами. Оттого что: «А что можно сделать? Всё! Кончилось!» — вот его слова. Вспоминается анекдот: «Во время атомной войны надо взять простыню и, укрывшись ею, медленно ползти по направлению к кладбищу».

3. «Ну хорошо, пусть в двух, трех местах будет стыдно, пусть во всем виноваты "проклятые империалисты"»... Та-а-ак... Стругацкому неприлично опускаться до такой трактовки событий — так надо понимать! Обвинением «проклятых империалистов» заняты Казанские и прочие... «Эта фраза снижает картину по рангу»...

Да отчего же это, ети его мать?! Отчего такое чистоплюйство? Отчего это мне нельзя плюнуть в рожу тем, кто готовит войну, даже если неприлично, с точки зрения Стругацкого, ругать «проклятых империалистов»? Понимаю, что объяснять атомную войну происками врага пбшло. Это кризисная ситуация, тут и виноватых не будет. Но они есть уже сегодня. Тема эксперимента — это обвинение человечеству, науке как таковым. Планетарность сознания требует полного взгляда на вещи. Я понимаю мир с точки зрения планетарного сознания и для меня будущая война — война гражданская, война одной планеты, война братоубийственная.

Хочет того Стругацкий или нет, он со своим гуманизмом ни за кого.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии