Я побит - начну сначала!

Первое сообщение: все живы... Хлещет дождь, капли бьют, как град... Все-таким разворачиваемся, подъезжаем... человек шесть бросаются к «микрику», я со всеми. Заглядываем в «микрик», он пуст. Ужас! Видим рядом вагончик — люди там. Выясняем: Усков и переводчица, у которой пострадала нога — была лужа крови, — уехали на легковой. Оператор, художник и еще трое сели в автобус. Художник в позицию — молчит. Оператор ведет себя как мужчина, улыбается, но, как оказалось, не помнит, как и через какое стекло вылез. Пытаемся поставить машину на колеса, чтобы шофер не отвечал и мог сказать — ударил бензовоз. Не можем. Пререкания — просят канат. Шофер говорит, чтобы все вышли, с людьми риск. Сговорились, что оставят грузовик. Перевернули. Все промокли насквозь. Переодеваюсь в сухое. Старого румына-шофера трясет. Долго. Сижу с ним, обнимаю, грею телом. Он пошел на обгон, нарвался на встречную, дал вправо, ударился в наш автобус и т.д. (Деталь: на радиатор при перевороте попала вода, пошел пар, шофер стал орать: вылезайте, сейчас взорвется мотор. Рассказывая это, наши забывают, что он кричал по-румынски и они его не понимали, — этим они оправдывали то, что никто никому не помогал: все торопились выскочить сами.)

Приехали в гостиницу (кстати, отвратительную), Усков «весь в картине» — носится, говорит, планирует...

Потом долго сидели у Иры в номере, пили чай. Разошлись только сейчас, в 1 ч. 45 мин. местного времени. Вставать в восемь.

В поезде говорил сам себе монологи Ларсена, не записал. Как мне кажется, получилось. Одна мысль неплохая. Сегодня наука будет двигаться вперед, или так:... забыл... Приблизительно так: отныне науке нужны не только знания и человеческий гений, не только мощное объединение умов и координация действий, но и огромная боль души, великое человеческое смятение... Точные науки оказались самыми неточными, каменная душа науки отошла в прошлое, как каменный век. Объективности нет — это абстракция! Вера должна стать наукой, наука — верой. Идея кентавра не нова. Родится кентавр с крупом науки и головой веры, родится кентавр с крупом веры и головой науки — от них произойдет новый человек, уже не кентавр, а великий человек, постигший идею спасителя.

Спасение более не мечта, не миф, не идея, спасение — это институты, заводы, производство; наука, как машина времени, изучит древние образы и весь путь человеческого духа, исследует космос самого человека, духообразования, феномен детства и приход к лавине апокалиптического сознания.

2 ч. 15 мин. — пора спать.

Завтра первый съемочный день!

01.09.85 г. Утро

Так, почти не спал. Приснились Паша с Леной — я проснулся: Паша повзрослевший, еще более взрослый, отрастивший бороду и усы... Боже мой, только бы ничего с ним не случилось!..

Забыл записать размышления в поезде о наших взаимоотношениях. Рожденные «клише» восприятия, они сами становятся клишированными: общаясь, мы не проникаем друг в друга. Это напоминает игру в пинг-понг, это даже можно назвать отношения типа пинг-понга: шарик туда-сюда, туда-сюда и... мимо (мимо стола, или ракетка мимо — неважно, важно, что в результате одному — досада, а другому — радость). Это какой-то сумасшедший пинг-понг: без результата и выигрышей!

То одно, то другое легло бы острой главой в книгу: не записываю и забываю; ничего — память вернет важнейшее.

Воздух дивный, пойду завтракать...

Надо сегодня продумать Филдса подробно, во всей совокупности.

Филдс

Итак, Филдс, во-первых, «поборник морали». Сыщик-моралист, «твердо стоящий на своих убеждениях». Тайсон ему омерзителен. И он не прочь подчеркнуть это специально... (Это декларативная часть роли — теза, антитеза.) Все это так, но...

Начались съемки.

Подъезд к вилле Фогга и вход... Была реплика... прибавилось лишь Брамеля: «В чем же выход?» Филдс: «Абсолютно ни в чем! Будем брать!» Выходят...

Филдс и Брамель оказались перед особняком, величием Фогга, выраженным в доме-замке, оробели. Особенно старый Филдс. Но выхода нет — пошли. Тут я продумал от приезда на машине некие качели состояния: сомневается и боится (разно) — делать нечего, приходится быть смелым... это все искренне.

Но! Так накопилось раздражение, ненависть заранее, ненависть к более высокому (социально и всячески) и к пугающему (!)... и далее в вилле и во всей линии «Фогг — Филдс» есть рост личной неприязни и злобное желание уничтожить. И это все питается (плюс ко всему) служебным долгом и даже собственной порядочностью. Опасность столкновения с Фоггом рождает дерзость и предельную жестокость в борьбе (приходится идти на все).

Но! Если бы Филдс перегнул, Фогг никогда бы потом не разрешил сделать его комиссаром полиции... (Тут альтернатива!) Если Филдс до звонка комиссара не запугает Фогга, нет драматургии, а если запугает, простит ли ему Фогг? Нужна крайняя точность. (Может быть, «провинившийся» перед Фоггом Филдс более нужен магнату бриллиантов? Теперь он будет бояться и лезть вон из кожи. Виноватый выгоден.)