Я пишу - лучше всех

"...В письме гадком, странно лживом и безграмотном три ссылки на несуществующее Обращение чрезвычайного ХI съезда писателей России к губернатору нашего края, - пишет мне В.М. Федоров. - Удивляюсь, в каком это состоянии надо было быть В. Ганичеву, чтобы написать такое письмо. Ведь на встрече с дальневосточными писателями он похвалил журнал и хотел видеть меня... Но Асламов приказал пригласить на встречу только по его списку, в нем меня не было, не было и моего зама. Присутствовало на встрече всего 9 местных писателей, в письме Ганичева это число названо "широким писательским активом". Ложь, ложь, ложь! И, конечно, если сам В. Ганичев взял её в свои помощники, теперь журналу "Дальний Восток" и в самом деле осталось прибегнуть к Вашему совету - ждать помощи только от Бога..."

Я не знаю, чем руководствовался Валерий Николаевич, но в пересланной мне Федоровым копии его письма к В.И. Ишаеву он просит не обращать внимание на "опрометчивое письмо молодого секретаря правления Н.В. Переяслова, которое сводит на нет наши усилия" и настаивает на изменении Устава журнала по проекту М.Ф. Асламова. Трудно угадать, какое решение примет на этот счет Ишаев, но боюсь, что, идя на поводу у Асламова, мы только погубим уже вполне сформировавшееся под руководством В.М. Федорова и весьма неплохое в литературном отношении издание.

Впрочем, при любом раскладе, я, кажется, заработаю от В.Н. Ганичева пилюлю за несогласование с ним своих действий. Хотя, думаю, что он все-таки не должен был так меня подставлять - ведь мне теперь больше просто нельзя разговаривать с Хабаровской администрацией, кто же там меня после такой его характеристики станет слушать?..

* * *

Еще одну бандероль я получил, придя в обед в Правление, на этот раз от редактора воронежского журнала "Подъем" И.И. Евсеенко, который прислал два экземпляра шестого номера с просьбой обозреть его в "Российском писателе". Оставил один экземпляр для Н.И. Дорошенко, а один взял, чтобы передать при случае в "Литгазету".

Потом дал по телефону интервью Александру Яковлеву ("ЛГ") о предстоящей в сентябре ХIV ММКЯ. Сказал, что СП России не является ни книготоргующей, ни даже книгоиздающей организацией, но что ярмарка могла бы выполнять гигантскую роль, став местом встречи писателей и издателей. Для этого надо бы предоставить один бесплатный стенд под литературное агентство, которое бы представляло там издателям потенциал творческих союзов и заключало договоры на издание книг. Это было бы самым важным достижением ярмарки...

* * *

Вечером, перебирая дома привезенные из Донбасса бумаги, я наткнулся на рецензию, написанную 25 ноября 1987 года Геннадием Щуровым на рукопись моей книги "Пространство для сада", поданную мною в то время в издательство "Донбасс". Книга тогда, к сожалению, так и не вышла, хотя авторитетный в мире донецкой литературы рецензент и писал: "Давно не читал рукописей с таким интересом. Заинтриговало уже первое стихотворение, безусловно, одно из программных, написанное от имени вступающего в жизнь поколения ("Стансы"): "Мы входим не в моду. Мы входим - во время. / Так донорский шприц входит в слабые вены. / Так входит в привычку, ломая обряды, / не грохот бравад, а желание Правды... / ...Мы входим строкой, содрогнувшей редактора, / погашенным собственной жизнью реактором. / Звучит наше слово, врачует, сражается. / И время, как в зеркале, в нас отражается. / Наш голос отчаян. Но мы - не случайны. / Мы вызваны вашим молчаньем... / Встречайте!" Книга, повторяю, была тогда по разным причинам заморожена, но мне захотелось посмотреть, что же я писал в те годы, и я начал листать сохранившиеся у меня записные книжки 1980 - 1983 годов, которыми пользовался во время своей работы в геологических партиях Забайкалья. Почитав обнаруженные в них записи, не могу удержаться, чтобы не выписать сюда хотя бы некоторые строки и четверостишия. Например:

"Мы в жизнь плывем. Пускай невзрачен плотик, / мы выдержим экзамен океана. / И наши души обрастают плотью, / как планы наших будущих романов..."

"Жизнь не напрасно сравнивают с морем - / в ней так маяк нетрудно проглядеть! / Я тоже был с самим собой в раздоре / и пил, когда мне надо было - петь..."

"...Рассвет был такой, что хотелось, как в кинозале, засвистать в два пальца и крикнуть во всё горло: "Сапожники!.."

Из набросков к поэме "Церковь декабристов":