Я пишу - лучше всех

Во время полета я прочитал в предложенной мне газете "Коммерсантъ" (№ 73 от 25 апреля 2002 года) статью Лизы Новиковой "Литература по госрасценкам", в которой она пишет о том, что "получается, что чем хуже продается тот или иной писатель, тем больше у него шансов заработать Госпремию. Хотя, по идее, могло бы быть наоборот. Государственная награда вполне способна обрести рекомендательный вес. И даже стать модной - ведь государственный брэнд всегда в цене..." Я думаю, что это и на самом деле так, но для того, чтобы Государственная премия обрела в глазах читателей и ориентирующихся на их вкус издателей новый авторитет, надо, чтобы распоряжался ею не такой бесцветный в идейном и в эстетическом планах человек как О.Н. Сысуев (а я знаю его и по своей жизни в Самаре, и по нашим уже московским контактам), а кто-то такой, кто по-настоящему понимает силу художественного слова и мог бы это понимание сделать единственным критерием оценивания выдвигаемых на премию произведений. Сегодня же там в первую очередь ориентируются на критерии идеологические и национальные, вот и в нынешний шорт-лист включены только Константин Ваншенкин, Юрий Кублановский, Даниил Гранин, Анатолий Курчаткин и Юрий Мамлеев. Ни одного русского писателя-патриота...

Впрочем, на обратном пути я читал мало - я впервые был со Станиславом Юрьевичем столь долгое время один на один, а потому был рад с ним пообщаться, на что и ушло почти всё наше полетное время. Вот только мы не сообразили посмотреть по билетам, в какой именно аэропорт прибывает наш самолёт, и поэтому водитель с "Волгой" встречал нас там, откуда мы улетали - то есть во Внуково, а мы прилетели в Домодедово, и были вынуждены из-за этого добираться домой своим ходом. Но ничего - в 10.15 я уже был у себя в Марьино, а в 11.00 мне позвонила Татьяна Набатникова и сказала, что я должен сегодня приехать в издательство "Лимбус-Пресс" и получить деньги за те 28 рецензий, которые я написал, будучи членом Большом жюри премии "Национальный бестселлер".

Приняв душ и слегка отдохнув, я переоделся и поехал на Большую Никитскую, 26, где мне выдали гонорар за мое рецензирование. Получив деньги, я поспешил в располагающееся поблизости (на Поварской улице) здание Исполкома МСПС, где как раз должно было начинаться обсуждение книг Екатерины Георгиевны Марковой "Актриса" и "Каприз фаворита". Выступив там, я сказал, что творчество Екатерины Марковой являет нам тот самый случай, когда фактурно-бытописательный фон книги воспринимается намного сильнее клубка основных событийных линий со всеми их хитросплетениями. Я ведь помню, какими литературно "вкусными" мне показались те страницы книги, на которых представали видимая и закулисная жизнь театра с его творческой атмосферой, интригами, драмами и победами, с ярко выписанными характерами и портретами, и как мне потом начал мешать воспринимать всё это появившийся в романе детективный сюжет. Детектив ведь - как к нему ни относись! обладает таким свойством, что вселяет в душу читателя егозливое нетерпение, торопя его поскорее перелистнуть страницу, чтобы узнать, кто же там убийца и каковы мотивы преступления, а из-за этого мимо его сознания, как красивейшие пейзажи мимо окон летящего по шоссе автомобиля, пролетают самые замечательные участки текста. Но в том-то и беда, что ни один детектив мира не может открыть своему читателю абсолютно ничего НОВОГО, ибо в основе любого из них лежит бесконечно повторяемый (и практически один и тот же) сюжет о том, как кто-то кого-то убивает, насилует, крадет у него какие-либо ценности или совершает в отношении его (или же некоторой организации например, банка, музея, секретной лаборатории, а то и всего государства) какое-нибудь иное противоправное действие, а частный или официальный сыщик это дело раскрывает. Развивающемуся на основе отлаженных до уровня инструкций сюжетных схем детективному жанру давно сделались ненужными и даже мешающими любые второстепенные персонажи и любые художественные описания, в романах этого типа не осталось практически ничего "лишнего", не участвующего в непосредственном развитии событий. Только преступник, сыщик и те, кто несет на себе функции жертв или помощников расследования.

Так зачем же, спрашивается, Екатерине Георгиевне Марковой с её унаследованным от отца (Георгия Макеевича Маркова) тонким чутьем художественного слова, а также собственным артистическим опытом и знанием театральной жизни сидеть и выдумывать истории, которые я могу прочитать у Марининой, Акунина, Доценко и десятков других корифеев этого жанра, если она может написать о том, о чем кроме нее, Екатерины Георгиевны Марковой, не сможет написать ни один человек на свете?..

Не знаю, огорчило её мое выступление или нет, но, судя по тому, что многие из выступавших после меня так или иначе повторяли в своих высказываниях эти приведенные мною выше мысли, я в оценке выигрышных и проигрышных сторон её творчества был не так уж и субъективен.

* * *