Я – первый

В кафе мы купили газировку и отличные пироги с мясом, которые назывались «фытжин». Впервые в жизни я увидел пирог, который действительно имел право называться мясным. Хоть мы и поели три часа назад, но пережитый стресс давал о себе знать. «Фытжин» оказался вкусным необыкновенно, а когда дядя Сережа вытащил еще и знакомую солдатскую флягу, то я не стал возражать.

Я тоже понервничал, да и было от чего. Эту невзрачную синюю «шестерку», которая «вела» нас от самого «Кавказа», я засек практически сразу. Такое настойчивое внимание было неприятно, тем более что у меня не было оружия. Так что я все время провел в напряжении, постоянно поглядывая в зеркальце заднего обзора и непременно ожидая какой-либо пакости. Да и инцидент на посту, где нас остановили, ясности не прибавил. В «шестерке» могли находиться, с равной долей вероятности, либо чеченцы, которые чувствовали себя в Ингушетии вполне непринужденно, как у себя дома, либо офицеры службы Виктора Павловича.

«Хотя чего ты волнуешься, Сереженька? – ожил мой неприятный внутренний голос. – С одинаковым успехом вас будут охранять и те, и эти, пока посылка от Коли не прибудет по назначению».

«Ну и на этом спасибо», – хмуро ответил я сам себе.

Но внезапно другая мысль овладела моим сознанием. Только сейчас, стоя возле придорожного кафе, я вдруг понял, что нахожусь в республике, где нет войны.

Я оглянулся. Машины двигались по трассе в большом количестве. То есть это была обычная загруженность федеральной магистрали. А вот в Чечне в такое время суток дороги практически безлюдны. И, глядя на проходивших мимо нас людей, я интуитивно понял, что в них никто никогда не стрелял.

– Да, а что там у тебя за спецрейс, тезка? – вдруг вспомнил жующий дядя Сережа и поднял на меня усталые и слегка пьяные глаза.

– Не знаю… – как можно естественней пожал я плечами. – Что-то там начальство намудрило… Хотя я слышал, что нас будут на администрацию перебрасывать, здание им восстанавливать. А ты сам понимаешь, что эти на простой паркет не согласны. Или там на окна или двери. Не могут они в таких условиях жить, им все специальное необходимо. Вот тебе и спецрейс.

– А… – понятливо пробормотал дядя Сережа и недобро усмехнулся.

Рядом послышался негромкий женский смех. Две девушки, держась за руки, хихикая и болтая о чем-то, быстро прошли мимо нас. Одна из них, черноглазая и полноватая, в светлых голубоватых джинсах и белой футболке, посмотрела на меня и приятно улыбнулась. Что ее рассмешило, я не знаю, но улыбка у нее вышла добродушной и веселой. Я проводил ее взглядом, пытаясь понять, что у нее не в порядке с одеждой. И тут до меня вдруг дошло.

Джинсы! Чеченки в джинсах не ходят. Да и в брюках тоже. Никогда.

Значит, я живой и невредимый все-таки вырвался из войны. После стольких бед и приключений. Меня не убили и не ранили. А здесь уже не стреляют…

У меня ослабли ноги. Я присел на хлипкий грязный белый пластмассовый стул, который стоял рядом, но на который я не хотел садиться, чтобы размять тело, уставшее после сидения в кабине. Не чокаясь с дядей Сережей, я одним махом выпил свой стакан. Водитель неодобрительно посмотрел на меня.

– А мне девушка улыбнулась… – пробормотал я задумчиво, – впервые за три месяца, представляешь?

Дядя Сережа понимающе крякнул и налил мне еще.

* * *

Обратно я вернулся в срок, опоздав всего лишь на пару дней, и без приключений. Только уже на другой машине, которая была загружена дефицитными в то время стеклопакетами. В общежитии меня встретили довольно приветливо, чему я несколько удивился. Каждый считал своим долгом подойти ко мне, похлопать по плечу, пожать руку и радостно обматерить. Все отмечали мой посвежевший вид, наклонялись ко мне ближе и по-свойски интересовались, скольких девушек я успел за это время трахнуть. Мне пришлось отшучиваться и вертеться в кольце гогочущих и хлопающих меня по плечу мужиков. А когда я позвал помочь ребят выгрузить еще несколько ящиков водки и нарзана, то общая приветливость сразу же превратилась в бурю явного и неприкрытого восторга.

Один ящик я самолично занес в комнатку, где жил бригадир с мастерами. Заботливо убрав водку под кровать и заслонив ее от нескромных взглядов тумбочкой, усатый Гриценко (Пан атаман Таврический, как мы называли его) отвел меня в сторону, оглянулся, кашлянул, взял меня за верхнюю пуговицу на рубашке и принялся с задумчивым видом покручивать ее. Это означало, что он размышляет. Этот его жест обычно раздражал меня, но не всегда человек может вести себя с начальством так, как ему хочется.

– Я тут подумал… – гнусаво проговорил он и умолк.

Я, пользуясь тем, что он не смотрел мне в глаза, неприязненно рассматривал его переносицу и ждал продолжения речи. Что он там подумал, мне было все равно. Другие заботы и мысли одолевали меня в этот момент.

– Я закрыл тебе все дни, что ты был в отъезде. Половину мне отдашь, – проговорил он и вскинул на меня красноватые, с прожилками глаза, явно ожидая горячих слов благодарности.

– О чем речь, Петрович! – не обманул я его надежд. – Да ты просто выручил меня!

Бригадир оглянулся на свою кровать.