Я, они и тьма

Я удивленно подняла на него глаза и тут же опустила снова. Потому что он на меня не смотрел, копаясь в своем портфеле. Да и голос… Таким спрашивают о состоянии здоровья четвероюродной тетушки, которую в последний раз видел на свадьбе родственников в пять лет. Ему плевать на меня. Если я в состоянии встретить и прийти, значит, все хорошо, и переживать не о чем. А вопрос — просто так, чтобы узнать, не сильно ли повреждена постельная игрушка.

— Йола?

Он поднял голову от своего портфеля, а я смотрела на его пальцы. Толстые и розовые — ну просто сваренные сардельки. Они шевелились, как большие гусеницы, что-то перебирали…

— Йола… — уже встревоженно спросил он, и я встрепенулась.

— Да, господин… Все хорошо. Простите за зеркало, — поспешно добавила я.

— За это будешь наказана. Вот два перевода, сделаешь до утра.

Он протянул мне с десяток квадратных желтоватых листков, исписанных от руки какими-то загогулинами.

— Это запись после встречи послов. Тут четыре языка. Переведешь все к утру. Вот, и словари возьми, бумаги и чернилок. И карандашей. Придешь и принесешь сама, через два часа после рассвета. И чтобы начисто было переписано.

Я подхватила листки и книги с покорно опущенной головой.

— Иди.

Дважды меня не надо было просить. Я шмыгнула в свою комнатушку, зажгла тусклую лампу над изголовьем кровати. Чтобы не взбеситься и не надавать наглому "дядюшке" тумаков, я сунула нос в бумаги. Так-с, что тут у меня? Интересно…

Зашуршала в пальцах необычная бумага — у нас такую не делают. Весь текст был написан от руки черными карандашами. Я вчиталась, сосредотачиваясь, но писанина по-прежнему оставалась для меня филькиной грамотой. Как так, я же понимала написанное… Неужели все? Лавочка прикрылась? Но взгляд тут же наткнулся на строчку из другой страницы, которая слилась в правильное предложение. И еще одна строчка, и еще… А некоторые так и оставались для меня непонятными. Сколько я не напрягала память, ничего не происходило.

Может, со словарями дело пойдет быстрее?

Обложившись книгами, бумажками с пометками и высунув от усердия язык, я перевела целых пять предложений за полчаса. Результат так себе. К тому же есть хотелось зверски. Может, стоит прокрасться на кухню и надеяться, что гадкий повар спит и не зажмет меня в углу?

Память Йолы на это выдала, что в кособокой страшной тумбе для меня есть подарочек. Кусок твердого сыра, сушеные фрукты в мешочке, раскрошившееся печенье. Ну что ж! Жить можно.

А после еды мне захотелось спать. Глаза слипались, и я не могла перевести ни строчки — потрясения, стресс, чужая память, настойчиво бьющая мне в голову. И как тут не уснуть?

Так я и отключилась, опустив голову прямо на исписанные страницы и беспощадно сминая их рукой. Плевать мне на то, что я не сделаю перевод. Это же вообще невыполнимо!

***

— А ну вставай! Ты с ума сошла! — почти испуганно трясла меня за плечи вчерашняя тетка, Глаха.

Я разлепила глаза и поморщилась. Жутко болела голова.

— Хозяин ждет!

— Иду, — буркнула я, заодно понимая, что вчерашний кошмар никуда не делся.

Я поднялась с кровати, собрала в руки листки бумаги, которые вчера разбросала. Кое-то, кажется, помялось и немножечко порвалось. Широко зевнула и запустила руку в волосы. Ну и лохматая же!

— Быстрее! — прошипела Глаха, выталкивая меня из комнатушки.

Ну, быстрее так быстрее. Как есть, в ночной рубашке, неумытая, я сунула ноги в растоптанные и растресканные домашние башмаки и уныло поплелась наверх.

— Давай сюда переводы! — приказал хозяин, не глядя на меня. Только протянул руку в повелительном жесте.

Я вложила в его мягкую толстую ладонь листки и с интересом принялась ждать реакции. Страха, на удивление, не было. А может, я просто тупила от недосыпа.

— Эт-то что?! — изумленно спросил он, перебирая листки, к которым я даже не прикасалась.

И уставился на меня в совершенном шоке. Видимо, неповиновение Йолы было чем-то из ряда вон выходящим.

— Ну, не успела. Уснула, — дернула плечиком я, глядя в пол. Смотреть на него не хотелось — боялась вновь ощутить прилив чужих эмоций и двинуть этому престарелому козлу в глаз.

— Уснула, — повторил он за мной шепотом. — Как?

— Что — как? Как уснула? Ну, закрыла глазки, отвернулась к стеночке — и готово. Понимаете, устала очень.

Его реакция на это была неожиданной. Он подскочил, быстрым колобком докатился до меня и приказал:

— А ну, покажи цепочку! На ноге! Быстро!

Мне очень хотелось нахамить. Но я, сморщившись, приподняла край ночной рубашки, чтобы тут же, взвизгнув, дернуться — его противные пальцы вцепились мне в лодыжку. Но он держал крепко. Подцепил золотую цепочку, внимательно ее разглядывал.

— Ничего не понимаю, — растерянно сказал он, а потом, без перехода, приказал:

— Сядь на кресло!

Ну, я села. В ногах правды нет.

— А теперь встань. Наклонись. Выпрямись. Принеси книгу со стола.

Я с недоумением все это проделала, глядя на него, как на идиота. Правда, следующий приказ выбил из меня весь воздух.

— Сядь в кресло и раздвинь ноги.

Ага, щас! Бегу, волосы назад.