Я никогда не

– Часы потрясающие, – сказала Гайка. Интересно, безвкусной Гайке они вправду нравятся или она все еще исполняет просьбу Бахти – побольше хвалить Баке?

– Это, Катюш, мы с тобой еще не были знакомы…

– Ай-ай-ай, – укоризненно покачала головой Катя, Баке улыбнулся.

– Ездили в Милан: я, Бахтиша, Тома и Сафар.

– А они там были уже сто раз, – подхватила Бахти.

– Мы говорим: Бахтиша, мы были в этих музеях, ты ничего не потеряешь. Она давай ныть. Я говорю ей: первый раз не последний, еще с тобой приедем сюда вдвоем. Собирались же в прошлом году, уже Бахти визу сделали, но тут, – Баке развел короткими руками, – жизнь нас ненадолго разлучила.

– Скорей бы и Сафар вышел, – порывисто сказала Тома.

– Выйдет, выйдет. Немного осталось, потерпи.

– Столько времени уже терплю.

– Все вернется сторицей, в нашей жизни все возвращается.

Баке теребил подбородок Бахти, вернее, мягкую кожу между подбородком и шеей.

– В девяностые мы с твоим Сафаром каждый день играли, можно было весь Золотой квадрат скупить за те деньги, что мы в казино спустили. – Он рассмеялся. – Но Сафар азартный, – не без уважения заметил Баке, – его от стола было не оторвать.

В комнату постучали, и официант протянул Томе бордовые голландские розы со словами:

– Это от вашего друга из соседнего зала.

– От кого? – настороженно спросил Баке, когда за официантом закрылась дверь.

– От кого, от кого… – Тома держала в руках букет, не зная, что с ним теперь делать. – От него.

«Любовницы живут на мелкий кэш», – вертелось у меня в голове. Как именно звучала фраза из журнала о первых двух женах, я не запомнила, я читала эту статью, наверное, десять лет назад – но смысл понятен, конечно, им и достается все, – а «любовницы живут на мелкий кэш». Очевидная мысль, очевидная формулировка, Тамара ничего не скопила за эти годы.

Я смотрела на турецкие огурцы, в которые себя облачила Тамара, и думала: ну нельзя же быть такой тупой. Протянула бы букет – тут же, без промедления – Бахти. Сделала бы вид, что официант все перепутал, что в такой холод в шелковом платье она сама не пошла в цветочный, а несли так долго, что она уже даже волновалась.

Десять лет встречаться с олигархом Сафаром, два года ждать его из каталажки и спалиться перед его лучшим другом на уродском венике.

Я позвонила Бахти утром, я хотела поговорить с ней, но на заднем фоне ссорились ее родители, и Бахти быстро нажала отбой, пообещав перезвонить или приехать. Обида, которую держала мама Бахти на ее отца, могла сравниться только с презрением, которое испытывал отец по отношению к матери. Ее родители верили в прошлое – в свое беззаботное детство и счастливое студенчество, и как у нищего в несчастной стране есть неотапливаемый дом и внутри койка, чайник, тазик и кружка, так у них было яркое детское воспоминание, веселый вечер из молодости, один глубокий разговор с хорошим человеком, на всю жизнь один. И еще они верили, по-видимому, в рай, только рай у них был земной, там живы родители и живы надежды, там ты снова ребенок и студент, там снова впереди вся жизнь и всегда будет, никогда не пройдет.

Бахти любила приукрашивать свое детство, забывая, что в моменты отчаяния она уже делилась со мной совсем другими воспоминаниями. Она не врала – частично умалчивала, и нужно было накладывать ее истории одну на другую, сопоставлять периоды и ловить ее на каких-то деталях, чтобы обнаружить, что ее комнату действительно заполняли подарками ночью перед днем рождения, и первое, что она видела, проснувшись, – цветные шары с золотыми лентами, только к моменту, когда они садились за стол, Бахти хотелось, чтобы ее родители наконец развелись и перестали мучить ее затяжными, беспощадными ссорами, в которых никто бы не заподозрил эту интеллигентную на вид пару. Лариса души не чаяла в Бахти, и все же она вымещала на ней свои страхи, обиды и разочарования. У нее были подруги, но им она никогда не жаловалась, потому что считала, что семейные дела нужно оставлять в семье, были сестры, которым она не жаловалась, потому что не хотела разрушать образ успешного брака, были родственники мужа, которым она не пожаловалась бы ни за что на свете, потому что так она понимала честь. И Бахти привыкла, что человек, который тебя любит, и человек, который неожиданно и часто приносит тебе боль, – это одно и то же лицо. Бахти мало знала о счастье.

Я все думала – я не успела спросить, – подарил ли Ануар свой подарок до отъезда или подарит, вернувшись. Бахти позвонила через пару часов, вконец расстроенная, и долго рассказывала о родителях – о том, как она устала, о том, что она чувствует себя старой и измотанной, как будто, слушая о прошлом отца и матери, она прожила его несколько раз. Я хотела поговорить о Томе и Сафаре, о том, что Милан не стоил того, но Бахти могла думать только о родителях.