Я не верю в анархию (Сборник статей)

Здесь нарисована чистая тезисная схема. Мы не говорим о возможности политической альтернативы — допустим, ее нет. Но нормальный, искренний, душевный человек легко может увидеть сегодняшнюю жизнь в русле нарисованной схемы. При нормальном человеческом взгляде она больше ни на что, к сожалению, не похожа.

Человек недоволен. Если он при всем при том еще и истов, страстен и космичен. Он легко может озвереть — исключительно из лучших чувств.

Удержать его от таких умонастроений могут две вещи: а) умение зарабатывать большие деньги, любовь к этому делу и, соответственно, лояльно-приветливое отношение к текущим социально-экономическим процессам; б) глубокая интеллектуально-политическая рефлексия или чисто интуитивный инстинкт самосохранения. Холодный конструктивный менталитет.

Обе эти вещи — вещи. Вполне годящиеся для обывателя или умеренного интеллигента. Но их совершенно никаким боком невозможно навязать художнику.

И вот 19 декабря Летов смыкается с Прохановым. Их обоих показывают в «Вестях». Летов говорит, что он наконец понял, что всегда был по духу коммунистом краснобригадного толка.

"Левая, правая где сторона?"

Газета «Панорама», помнится, летом 1993 года задалась целью персонифицировать цветовую гамму «красно-коричневой» окраски фронта национального спасения. "Павлов — коричневатый с розовой проседью. Бабурин — розовый. Станислав Терехов — красный. Лысенко — коричневый. Проханов — коричневый в красную полоску".

Можно, конечно, предположить, что Летов видит в Проханове одни полоски, но дело тут не в этом. Александр Баркашов в имидже "романтического камикадзе" явно затмевает седовласого редактора в егоровых глазах — ну и что?

В 1988 году Летов в интервью мне сказал, что он утверждает самоуничтожение как путь к Богу. Концентрат радикального христианства в искусстве? В общем, известный закон: сила произведения искусства зависит от количества жизненной и творческой энергии, которую художник отнял от себя и в него вложил. Но уже перенос этого метола и-i творчества на индивидуальную жизнь художника становится несколько опасен — причем больше не для художника, а для окружающих. Этот эффект превосходно описан в «Некрополе» Ходасевича.

Сейчас Летов переносит идею суицидального пути к Богу на всю Россию. "Давишь, давишь человека, а из него все одно дерьмо идет. Когда же, наконец, пойдет кровь?" В летовской голове вертится грандиозная хлебниковская Вселенная, и по ее меркам крутится маховик ощущения жизни с тотальной гильотиной в финале. "Этой стране необходимо очищение. Очистить ее может только кровь, большая кровь".

Все священные революции в истории человечества, помимо подонков (сегодняшний взгляд) имели в своих рядах честных и искренних людей, ставящих духовное выше материального (вчерашний взгляд, оживающий в Егоре Летове). Обыватели отсиживались. Кровь лилась, но чище от этого ни одна страна не стала. Хотя маяком было очень душевное чувство справедливости и красоты, которого так не хватает в удушливо-ларечном мире чистогана.

"Красота в политике — это кровь.

Красота в искусстве — высший смысл жизни…" (ну, сказал). Но кровь, и это очевидно, отнюдь не высший смысл жизни, так как (да, надо еще раз повторить эту банальность) искусство и политика — две вещи несовместимые и даже противоположные. Май 1968 года обратного не доказал. Лучшая, политика — скучная политика. Честный и пламенный человек в политике'- потенциальный палач народов.

Пастернак говорил, что лучшее время для творчества — тусклый общественно-политический фон, на котором художнику легко и удобно светить. Когда политический фон разгорается, художники неизбежно теряют себя. Творчество сегодняшнего дня находит себя в зловеще-красивых геополитических телегах Дугина и Гейдара Джемаля. Пик творчества Егора Летова пришелся на 1990 год, когда он записал свой "веселый и отчаянный" Прыг-скок. До этого он писал по несколько магнитоальбомов в год, после — за три года сделал единственную программу Сто Лет Одиночества. Первую у Летова, не ставшую для него новым "выходом за флажки". Как сказал бы Сева Новгородцев, "творческий организм начал работать на реверс".

Было бы слишком грубо говорить, что Летов выдохся как художник и искусственно пытается привлечь к себе внимание с помощью дешевых политических трюков типа унии с Прохановым. Наверняка остается место для работы подсознания. Но очевидно, что свое драматическое мироощущение, не находящее личностного выхода в период ослабления творческой интенсивности, Летов сейчас вынужденно распространяет на внетворческие сферы жизни.

Этот синдром повсеместен. Хотя он легко может быть сформулирован как "стихийный бунт русского художественного сознания против бездушия русского капитализма".

Не нужна душа в политике.

Рита Пушкина рассказывает, что ее старые друзья еще по 70-м годам, художники-сюрреалисты, выставлявшиеся на Малой Грузинке, сегодня все скопом полюбили Жириновского.

"Это же сюрреализм в действии!"

Место сюрреализма в живописи. "Не совалась бы ты, девочка, в политику!"