Я не такая

— Ой, сердце! — на выдохе произнесла Олина мама и скорчилась, как от приступа. — Оля, дочка, отойди от этого человека!

— Мама, мамочка, что с тобой? — Оля кинул ась к матери, поддерживая ее за плечи.

— Сердце, — хрипела та, — помоги мне лечь… Глядя на эту сцену, Ваня вспомнил, как Оля рассказывала, что с мамой часто случаются такие приступы и что странным образом они совпадают с Олиными попытками проявить самостоятельность. Было очевидно, что все эти приступы не более чем притворство, но так же очевидно было и то, что Оля, скованная страхом и долгом, всегда и во всем будет слушать свою мать.

Он вышел из их квартиры, плотно притворив за собой дверь. Теперь, когда он остался наедине со своими мыслями, ему стало действительно страшно. Он подумал о своих родителях, которые оказались приемными, и чуть не заплакал. Он мысленно листал альбом с семейными фотографиями — вот они на пляже в Сочи, такие счастливые, и он, маленький, загорелый, несет песок в ведерке. Или зимой, во дворе дома, он сидит на качелях и покрикивает: «Выше, еще, еще!» а папа раскачивает его изо всех сил. Как много всего было — хорошего и плохого, но хорошего, конечно, в тысячу раз больше, и вдруг в его уютный, тихий мир врывается какая-то женщина с безумными глазами и говорит: «Это все не принадлежит тебе, потому что ты — приемыш! Это не твои родители, не твои качели и не твое ведерко с песком!» Разве можно с этим смириться и не сойти с ума.

Ваня пришел домой, закрылся в своей комнате и попытался читать. Но строчки плыли перед глазами, он не понимал смысла, а только тупо смотрел на страницу. В комнату зашла мама и позвала его ужинать. Он пристально посмотрел на нее, и ему показалось странным, что чужая женщина о нем заботится, ласково с ним говорит и готовит для него ужин.

— Спасибо, что-то не хочется, — сказал он, отводя глаза.

— Ты не заболел? — Она коснулась его лба, и он почувствовал, какая у нее прохладная, мягкая рука. — Говорят, сейчас эпидемия гриппа…

— Нет, все в порядке. — Ему не хотелось ее расстраивать. Он никогда не покажет, что ему все известно.

— Ты поссорился с Олей?

— Можно сказать и так, — кивнул он и захлопнул книгу. — Мам, а когда я только родился, я был очень противным?

— Нет, — мама улыбнулась и покачала головой. — Ты был не такой, как все дети. Ты сразу был красивым. Я полюбила тебя с первого взгляда.

Ваня изучающе смотрел на нее, пытаясь понять, что она чувствует. В ее голосе не было ни одной фальшивой ноты, а лицо было счастливым и искренним. Она сама верила своим словам. Нет, он никогда не сможет признаться ей, что тайна его рождения для него уже не тайна.

— Я тебя люблю, — неожиданно для себя самого сказал Ваня.

Никогда раньше он не говорил маме этих слов. Ее лицо прояснилось, она потрепала его по голове и сказала:

— Как же иначе, ведь ты мой сын.

— Кстати, а что у нас на ужин? — спросил Ваня, чтобы не заплакать.

— Пельмени, — сказала мама. — Ведь ты же любишь?

«Дурные вести не лежат на месте», — говорят в народе. Или так: «Все тайное становится явным». Почему-то всегда находятся доброжелатели, которые вытаскивают на свет чужие секреты и тайны. Так случилось и с Ваниной семьей. Через неделю вся школа знала, что он — приемный сын, а его биологические родители неизвестны.

Все отнеслись к этой новости по-разному. Кто-то проявлял дурацкое любопытство, пытаясь разузнать как можно больше деталей, кто-то пытался вести себя, как прежде, но от Вани не ускользали сочувственные или заинтригованные взгляды. Он чувствовал себя, как молодой боец под обстрелом, ему хотелось вжать голову в плечи и заткнуть уши, что бы не слышать зловещего шепота за спиной или бестактных вопросов.

— Ваня. — Оля несмело подергала его за рукав: — Можно с тобой поговорить?

Он посмотрел на нее и как будто увидел впервые.

Она была такой маленькой и беззащитной, что каждому, у кого есть сердце, хотелось взять ее под свою опеку. Каждому, но только не Ване. Он как будто окаменел, и его больше не трогало ни то, что она такая крошечная, ни то, что так любит его.

Они отошли в сторону, И она взяла его руки в свои.

— Пожалуйста, прости ее, — сказала Оля, заглядывая ему в глаза. — Она очень несчастный и больной человек. А с тех пор, как они разошлись с отцом, всех мужчин невзлюбила. Считает, что все зло на свете только от них…

Ваня не знал, что он должен сказать. В голове и на сердце была такая пустота, что он не мог произнести ни слова. Он смотрел на ее руки, и они напоминали ему куриные лапки, которые мама часто приносила с рынка, — такие же тонкие и прозрачные.

— Может, ты не будешь мне звонить какое-то время? — спросила Оля. — Пускай она немного придет в себя… А потом все будет по-прежнему, обещаю.

Ваня знал, что эти слова ничего не стоят, потому что по-прежнему не будет больше никогда. Он не знал, любит ли он Олю. Раньше — любил, но раньше он был Иваном Волковым, сыном своих родителей, а теперь? Теперь он — подкидыш, сын наркоманов или психов, как сказала Олина мама. Может ли такой кого-нибудь любить и вообще — имеет ли он право на любовь?