Я люблю

— Вернет нам Магнитка все то, что мы на нее затратили, с лихвой! До Магнитки мы жили вроде как бы в каменном веке, а когда воздвигнем все восемь доменных печей, двадцать мартенов, блюминги, прокатные станы, сразу начнем жить в стальном веке. Одна Магнитка будет выплавлять стали и чугуна столько, сколько не снилось всей России. Ясно теперь тебе, Петро, какое рабочее счастье выпало на нашу долю?

Петька опять поспешно кивает, ясно, мол, горжусь своей долей. Врет! Никогда и нигде не гордился он собой. Ничегошеньки не было и не будет у него за душой. Приспособленец он, пиявка. Муха, оседлавшая рога быка и бессовестно вопящая: «Мы пахали».

А Борька доверчиво, как перед другом, исповедовался:

— До сегодняшнего дня я завидовал старым большевикам, революционерам и, скажу по совести, считал себя неполноценным гражданином Страны Советов: не расстреливали меня на Дворцовой площади в Кровавое воскресенье, не боролся я с царизмом на баррикадах в пятом году, не поливал своей кровью Сибирский тракт, не штурмовал Зимнего в Октябрьскую революцию, не рубил головы деникинцам и врангелевцам в гражданскую войну… А вот теперь…

Мимо барака надрывно прогудел, сотрясая землю, окутанный пылью и отработанным удушливо-вонючим газом тракторный тяжеловоз, буксирующий огромную восьмиколесную тележку, нагруженную черными, метр в диаметре, облитыми битумом трубами.

Борька закрыл окно, сел на койку, болезненно закашлялся. Так долго он кашлял, что слезы выступили на глазах. Петька опять украдкой переглянулся со мной, усмехнулся краем своих тонких бледно-синих губ.

— Ну, а что теперь? — спросил он у Борьки. В его голосе прозвучала откровенная издевка.

Вот она, наступила моя минута. Пора мне вмешаться. Я сказал, презрительно глядя на рябого:

— А теперь… теперь, шкура, бери свой сундучок и катись отсюда, пока я тебе морду не набил.

Петька побледнел так, что все его изрешеченное оспой лицо стало стеклянно-гладким.

— Ты что, Саня?.. Чего ты взъерепенился?

— И еще спрашиваешь!.. Все я видел, все понял.

— Что ты видел?.. — Петька посмотрел на Борьку с надеждой на поддержку. — Вот чудак! Все подозревает, все подозревает…

Борька подошел ко мне, положил на плечо руку.

— Сань, успокойся! Я тоже все вижу и все понимаю. Нельзя бить человека по глазам только за то, что он плохо видит. Дай срок, Саня, потерпи…

В дверь кто-то постучал.

— Не заперто, входи! — откликнулся Борька.

На пороге стояла девушка, встречавшая вчера нас на станции. Светлые волосы растрепаны свежим ветром. Прожаренные солнцем плечи прикрыты газовой косынкой. Румяные щеки, белый лоб и крылья носа щедро припудрены магнитогорской пылью. Молодец дивчина: не заглядывала в зеркальце, не прихорашивалась перед тем, как зайти к нам. Не хочет казаться красивее, чем на самом деле. Да и куда уж быть лучше?

Борька откровенно обрадовался, увидев Лену — никогда не сияло его лицо, как теперь, никогда еще не был таким мягким, воркующим его голос. Влюблен. А я… что же я буду делать?

— Здравствуй, Леночка! — горячо проговорил он, и обе его руки и весь он сам полетели навстречу девушке. — Здравствуй, наш добрый ангел.

Лена вспыхнула, виновато посмотрела на нас с Петькой: «видали фантазера!» Но тут же справилась со своей мгновенной растерянностью, засмеялась.

— Ангелы еще не состоят в комсомоле. Ну, как вам спалось на новом месте?

— Ничего, — сказал Петька;

— Прекрасно, — сказал Борька.

Я молчал, усиленно раскуривая папироску.

— А ты? — спросила девушка и прямо посмотрела на меня своими большущими светло-серыми родниковыми глазами. Смотрела спокойно, уверенно и ждала ответа. Голова ее, наверное, по давней привычке была гордо запрокинута. И зачем она такая хорошая, красивая? Зачем появилась на моей дороге?

— Зря ты обо мне беспокоишься, — сказал я.

— Это почему же зря?

— Потому… меня хоть на гвозди, хоть на битое стекло положи — все равно засну.

Петька не упустил счастливого случая унизить меня. Усмехнулся, подсказал:

— Толстошкурый он у нас, как слон.

Я нахмурился, сжал кулак. Но не ударил: обезоружил меня строгий взгляд Борьки.

— И правды он не любит, — насмешливо изрек Петька. — И в бутылку лезет, если против шерстки его погладишь. И в драку бросается по всякому пустяку.

— Ладно, ребята, шутки в сторону! — сказал Борька. — Какая у нас программа действий, товарищ Лена? Поведешь в депо оформляться на работу?

— Нет, еще рано. Успеется! Три дня вы должны осваивать Магнитку.

— Уже освоили. Веди в депо!

— Не имею права. Велено сопровождать вас по заводу и строительству. А вечером велено идти с вами в цирк. Вот и билеты. Бесплатные. Держите! — Лена достала из кармана четыре сиреневые проштемпелеванные бумажки.

— Ну, раз велено… — Борька лукаво посмотрел на меня и Петьку. — Ну как, ребята, подчинимся?

Петька энергично покачал головой, показал свои ноги, обутые в тяжелые сапоги.

— С удовольствием подчинюсь завтра, а сегодня… сегодня должен приобрести летнюю обувку. Пойду на базар, приторгую по сходной цене парусиновые скороходы.