Я люблю время (Сказка-ларец)

Из подворотни, из кучи мусора возле ржавых ворот, вынырнул чумазый, оборванный домж и, прихрамывая, побежал, ухмыляясь нечесаной бородой, в их сторону — Светкин 'маячок' его привлек — но вдруг вильнул, бумкнулся испуганно о крышку канализационного люка, ввинтился в узкую щель — только его и видели. Девушка, естественно, не заметила его, Филарет и Вил как бы тоже… Но Велимир готов был поклясться, что домж испугался, однако же не его, не Вила, не мог он его почуять, хотя… С другой стороны — Филарет-то вроде бы, как-то, где-то, чем-то — но принюхивается в его сторону, ощущает что-то. И это несмотря на усилия, с которыми Велимир позаботился, чтобы сверхъестественные возможности, живущие в нем, не перли наружу, не возмущали окружающее пространство, не привлекали любопытных, способных колдовать свое и ощущать чужое. Но, в таком разе, Филарет этот — больших способностей человечек. И то, что они очутились в кафе, стоящем на самой аномалии (на Магистрали, на Ленте, как ее некоторые называют…) — это выбор Филарета, и выходит, что выбор действительно не случайный. Всякая нечистая мелочь сторонится такого рода мест, лихих и омутных, ибо ничего из ничего не берется, и время от времени колдовская шантрапа вязнет в подобной магистрали, как муха на липучке, и пропадает уже навсегда, и аномалия становится чуточку мощнее, чтобы отдать частичку своей мощи тем, кто в силе, кто жаден и способен отколупнуть, отхлебнуть, вытянуть из Ленты, вместо того, чтобы поддаться ей, или даже из самого Клубочка на Елагином.

Домж, только что мелькнувший, — это совсем уже пропащий, опустившийся домж, шастает здесь от полной потери страха: все равно либо свои сожрут, либо попадет на Ленту и сгинет окончательно — что всего вероятнее, ибо 'коллеги' его, более крепкие и удачливые, но все-таки слабосильные, опасаются здесь, по рядом с Лентой, болтаться без особой нужды.

Филарет грозным басом принялся командовать в пустом кафе, самолично выбрал место посадки, чтобы как можно дальше от входной двери и возможной толчеи, если вдруг посетители нагрянут, две девчушки-официантки радостно заметались по полутемному зальчику, второму, дальнему от стойки. Света отвергла пепельницу, но попросила сока из свежеотжатых фруктов — сока такого, естественно, здесь не нашлось, и Велимир уговорил ее распить на двоих бутылочку 'коки'. И тут же заказал нарзан. 'Вот, братцы, воистину экологически идеальный напиток: чистейшая питерская водопроводная подсеребренная вода и каустическая — шучу — питьевая сода с пузырьками. Ничего кроме здоровья. Это вам не паленый грузинский нарзан, неизвестно из каких гор выкачанный'.

— При чем тут грузинский 'нарзан'? В Грузии 'боржоми', а 'нарзан'… - Филарет посмотрел бутылку на цвет и на свет, посчитал полоски с клеем, понюхал металлическую пробку. — А 'нарзан' наш, российский, хотя тоже на Кавказе прописан. В остальном Велимир прав: безвредная сода с питерскими водяными пузыриками. Так, господа хорошие. Пока мы все трезвые и пока я не забыл — вот вам по визитке. В ней единственный для вас необходимый реквизит — номер моей трубки. Вот он. Запомнить намертво. Надо будет и для вас такие же достать. Сударыня, пепельницу можете убрать, но проследите, чтобы зелень была свежая и упругая, как молодая русалка!

'Можно было бы поэкспериментировать с составом солей… Но не сейчас, не поймут-с.'

— Ой, да как хотят, так и дурят… И никакой экологии, одна химия. — Это Светка авторитетно поддержала Вила, но и от нарзана не отказалась. И Филу предложили из вежливости соды с пузырьками, либо коки без соды, на выбор, но тот решил, что предстоящая отечественная водка сочетается только с отечественным пивом, а плебейские напитки пусть пьют маркизы обоего пола, родства не помнящие.

Маркизы обоего пола тоже были отнюдь не против водки и две рюмки пили вровень с хлебосольным новоначальником, однако дальше Света упрямо прижала пальчики к вискам, затрясла порозовевшими щечками и отказалась наотрез и от водки, и от коньяка, и от вин, легких, крепленых, белых, красных, шипучих — любых.

— Мальчики, вы пейте, пейте на здоровье, а мне нельзя, у меня будет головка бо-бо и мешки под глазами. Сто граммов я честно выпила. Скажи, Филя, выпила ведь?

— До последней капельки! Даже подлизнула, насколько я углядел!

— Я тебя обожаю! Разреши, я тебя поцелую в щечку…

Вил и Филя уже дуэтом тяпнули по рюмахе, да по второй… И так они заразительно крякали, да отфыркивались, да занюхивали, да закусывали, что пятую и шестую рюмки пили опять вместе, втроем и вровень, не то чтобы совсем уж вровень — Света 'половинила', но — втроем.

— А меня??? — Велимир икнул и поспешил отхлебнуть нарзан, чтобы икота не успела взяться за него всерьез. Меня поцеловать?

— А тебя обязательно, хоть ты и негодяй. Только погоди, прожую…

— Света, а почему он негодяй? Нам не нужны никакие негодяи. В нашем маленьком коллективе все должно быть прекрасно: атмосфера, зарплата, женщины и начальник.

— Нет, Виля хороший. Это я, эт…