Я люблю Капри

— Тут есть апартаменты «Мегарон» с отдельной комнатой для прислуги и собственным бассейном. — рассказывает мама. — Но лучше всего вот что: можно прямо лежа в спальне нажать кнопку, и потолок раскроется, так что остается только сбросить покрывало и нежиться на солнце, еще толком и не проснувшись.

— Или смотреть ночью на звезды, — вздыхаю я, представляя себя в этой спальне в объятиях Люка.

Мы заходим за угол — перед нами вход в отель, вода в фонтане переливается через край огромной раковины в мраморный бассейн, освещенный дюжиной фонариков. Затем мы проходим в сливочного цвета холл. Мама наблюдает, как я оглядываю бесконечные арки, белые диваны и столики высотой по щиколотку, теряющиеся в складках крахмальных хлопковых скатертей цвета слоновой кости, после чего говорит, что заглянет в туалет подкрасить губы. Постепенно я начинаю замечать подробности — тускло-золотые люстры, бледные орхидеи и траву в горшках, старинную карету за ограждением — не хватает только кучера, лакеев и принцессы. Я-то предполагала, что ПБ выбрал «Палас», потому что его проще выговорить — попробуйте-ка сказать «Квизизана» после нескольких рюмок, — но здесь по-настоящему ощущаешь, что такое роскошь и что значит «пять звезд». В «Квизи» тебя встречает строгое, формальное великолепие, а здесь думаешь: «Вот бы у меня дома было так же!»

Мама возвращается, и мы рука об руку направляемся в бар.

— Я знаю, женщина должна опаздывать, чтобы войти с шиком и держать мужчин в напряжении, но я люблю прийти минут на пять пораньше, чтобы хорошенько осмотреться и найти место получше… — Мама оглядывает зал — кругом та же сливочная белизна, но теперь ее подчеркивают столы темного дерева (массивные, как старые дубовые двери), оловянные светильники и огромные полотна без рам, демонстрирующие смелые образчики современного искусства. (Хотела бы я послушать профессиональное мнение Тайлера по поводу перевернутой вверх ногами женской фигуры на ядовито красном фоне, которая висит над барной стойкой.)

— Значит, они войдут из холла, так что… — Мама, умудряясь ступать по идеально прямой линии, направляется в самый дальний угол. — Здесь. Мы сможем получше рассмотреть Тайлера. пока он будет к нам идти.

Официант появляется, как только мама касается дивана. Она открывает рот. но я успеваю первой и заказываю нам минеральной воды. Мама смотрит на меня с раздражением, но если она выпьет еще шампанского, то уже не сможет сдержать обещания не сводничать. С нашего наблюдательного поста мы видим, как к барной стойке подходит мужчина в костюме цвета меда, который столь идеально сочетается с окружающей обстановкой, что почти сливается с ней. Мужчина принимает от бармена спички и закуривает. Пламя освещает желтовато- карие, как темный янтарь, глаза. Бели бы это был Тайлер, все было бы не так плохо. Но нет, он машет рукой кому-то на террасе и, мягко ступая, удаляется. Все женщины до единой провожают его взглядом, когда он проходит мимо. Мы снова поворачиваемся в сторону входа.

— Насколько у тебя серьезно с ПБ? — спрашиваю я.

— Насколько вообще серьезно можно строить отношения с человеком, живущем в Атланте.

— Что это значит?

— Назови меня старомодной, но я предпочитаю, чтобы мужчина жил со мной в одной стране… О! А вот и они!

Платиновый Блондин, как всегда, элегантен, в грифельно-сером костюме, белой рубашке и шелковом галстуке цвета лаванды. Он улыбается нам и кладет руку на плечо своего спутника — мужчины в рубашке в стиле Неру, с золотой булавкой на воротнике и огненном красно-черном с золотом жилете. У него толстые обвислые щеки и усы.

Мама пытается скрыть разочарование.

— Вы, должно быть, Тайлер! — Она очаровательно улыбается усачу, протягивая ему руку.

— Нет, мэм. Я — Морган. Боюсь, самого красивого уже охомутали!

О боги, моря, океаны и все до единой рыбки в них: если он — самый красивый, то каков же Тайлер?!

— Тайлер сказал, что встретит нас здесь, он прислал факс. — ПБ оглядывается. — А! Вот и он!

Мы следим за его взглядом, устремленным на террасу, и обнаруживаем, что он смотрит на красавца с янтарным взглядом.

— Вот и Тайлер!

Я надеюсь, никто, кроме меня, не слышал, как мама вздохнула:

— Слава богу!

32