Я люблю Капри

Герани в горшках, стоящие вдоль ограды, по цвету точь-в-точь сливочно-оранжевая помада от «Макс Фактор», которую любят сухонькие старушки. Мама сейчас пользуется чем-то похожим, но с блеском. Мне всегда казалось, что нужно иметь немалый апломб, чтобы краситься яркой помадой. Я предпочитаю нейтральный розоватый блеск, он, кроме того, еще и на вкус приятнее. Поверить трудно, что когда-то меня привлекали мертвенные оттенки: тускло-коричневый и бежевый. Мама тогда была в ужасе:

— Какой мужчина захочет целовать губы, будто покрытые засохшей глиной.

Моим любимым оттенком был цвет жженого сахара. Эта помада так сушила губы, что иногда во время разговора с них отшелушивались лепестки сухой кожи. Пармезана не надо, спасибо.

Мы не успеваем толком рассесться, как Люка уже отзывает к бару мужчина с пышными усами.

— Прошу прощения! — говорит Люка, и его место занимает официантка — она ставит на стол корзинку с пышным белым хлебом и бутылку густого зеленоватого масла.

— Aqua minerale? — спрашивает она.

— Sì, — отвечаю я и добавляю: — Naturale. — вспоминая, как мама относится к пузырькам где- либо, кроме шампанского.

Я почти закончила переводить ей перечень закусок, как вдруг слышу радостный возглас:

— Синьорина Ким!

Рядом со мной появляется мужественный малыш из кафе-мороженого.

— Нино! — смеюсь я. — Пожалуй, не стоит нам больше встречаться — люди начнут судачить!

Он целует мою руку так, будто брал уроки у Лесли Филипса.

— Нино, я хочу познакомить тебя с моей мамой.

— Здравствуйте, молодой человек. — Мама несколько обескуражена.

— Здравствуйте, синьора, — отвечает он с куртуазным поклоном. Потом поворачивается ко мне: — Хотите, я помогу вам с меню?

Я улыбаюсь

— Я думаю, сегодня я справлюсь. Мне говорили, что здесь очень вкусные равиоли.

— Sì, самые лучшие, — отвечает маленький знаток.

— Ты обедаешь один? — спрашиваю я, представляя, как он в смокинге и при галстуке отсылает вино назад, потому что оно отдает пробкой.

— Нет, мой дядя здесь хозяин. И еще… — добавляет он, оглядываясь. — Я жду отца.

— Который пьет двойной эспрессо?

— А! Вот и он!

Я поднимаю глаза и вижу, как Нино самозабвенно прижимается к обнимающему его Люка.

14

У меня такое ощущение, будто я, нырнув и задержав под водой дыхание, пытаюсь решить математическое уравнение. Люка плюс Нино равно отец плюс сын. Но на кого надо помножить Люка, чтобы получился Нино? К счастью, рядом мама, она приходит мне на помощь и задает тот вопрос, на который я неспособна решиться. Что-то вроде «Подумать только, ты женат?» или «И где же твоя жена?». Какое-то мгновение я еще цепляюсь за надежду, что он — отец-одиночка, но нет, существует миссис Аморато. Она сейчас в отъезде, улаживает какие-то семейные дела.

Я сижу на стуле, но мне кажется, что я стремительно падаю, погружаюсь в невесомость. Именно сейчас боль от всех моих разочарований достигла пика. Люка рассказывает, что миссис Аморато нет уже больше месяца. Он не знает точно, когда она вернется. Я же невольно думаю, а что, если она вообще не вернется? Но я не привыкла баловать себя подобными мыслями.

Брак для меня всегда был священен — вмешиваться запрещено. Стоп — красный свет. Хотя многие, конечно, считают его желтым. Эти приостанавливаются: «Ах, женат? Черт. Ну, тогда я…» Не мой стиль. Даже если у парня просто есть девушка, он для меня уже решительно неприкосновенен. Правда, надо признать, что такой подход исключает из списка слишком многих мужчин. По этому поводу один из моих самых благонравных друзей (терапевт по профессии) сказал мне пару месяцев назад:

— Очень может быть, что уже настал тот момент, когда тебе придется украсть мужчину у другой женщины.

Наверное, на моем лице отразились отвращение и ужас, потому что он тут же стал оправдываться:

— Ей-богу, я же не предлагаю тебе ее прикончить!

Но разницы я здесь не видела.

Нино постоянно требует моего внимания, так что я имею возможность не встречаться глазами с Люка, и это, надеюсь, выглядит довольно естественно. Я притворяюсь, будто не могу отличить пасту fìsilli от radiatore.[66] —но это так, чтобы подзадорить Нино. В действительности я настолько опустошена, что мне приходится погонять себя воображаемым кнутом, чтобы не выпадать из разговора. Самой удивительно, насколько я еще девочка. Мужчина не позволил бы своему рассудку обольститься на пустом месте, не правда ли? Ведь Люка не давал мне никаких надежд, не делал никаких намеков, дескать, я ему нравлюсь, — а я сочинила целую историю, даже не поинтересовавшись, может ли он быть ее героем. Зачем я причинила себе такую боль?

Я пытаюсь мыслить рационально, но понимаю, что реагировала на Люка совершенно бессознательно. У меня голова закружилась от восторга, когда я почувствовала, что мне опять кто-то нравится. Непонятно только, почему я испытываю столь глубокое чувство потери, если учесть, что мы знакомы с Люка меньше четырех часов. Не значит ли это, что страдать мне суждено недолго? Говорят же люди — чтобы забыть, требуется половина того времени, что ты была влюблена. Если так, то, глядишь, к десерту рана затянется.