Я люблю Капри

— У вас комната 220, с окнами в сад. Ваш багаж скоро прибудет. Желаю приятно провести время.

В ответ на эту реплику, как по сигналу, в дверях, соединяющих холл и бар, возникает Марио и прислоняется к косяку — черные брюки, кремовый двубортный пиджак и безмятежность, достойная Бог- гарта из «Касабланки». Мы не останавливаемся.

— Не будете коктейль? — Он в смятении, куда только подевалась его беззаботность.

— Может, позже! — щебечет мама, вдавливая кнопку вызова лифта до упора.

— Я делаю для вас особенное! — заманивает он. — Сжимаю свежую клубнику…

И все, до чего сможешь дотянуться, добавляю я про себя, пока мы втискиваемся в acsencore.[36]

Может быть, эти южные итальянцы и не высоки ростом, но где они недобирают статью, там с лихвой восполняют тестостероном — им как будто досталась двойная порция мужского гена. И к этому не стоит относиться легкомысленно: столкновение итальянской самоуверенности и настойчивости с нашим вечным британским страхом кого-нибудь обидеть может привести к летальному исходу.

— Я не поддамся! — обещаю я себе.

Хоть я отчасти и благодарна Марио за то, что он флиртовал со мной, а не с моей матерью.

6

Первое, что я замечаю в комнате, это величественную вазу граненого стекла, в которой красуются десять красных роз. Идеальной формы бутоны и длинные, как трости, стебли.

— Как ты думаешь, может, кто-нибудь проводил здесь медовый месяц и не забрал цветы, уезжая? — спрашиваю я маму, мягко касаясь кончиком пальца изогнутого, как кошачий коготь, шипа.

— Нет, они свежие, — говорит она. — И скорее пурпурные, чем чисто красные. — Как будто от этого они становятся менее романтичными.

Честно говоря, мне кажется, благовоспитанные желтые хризантемы больше подошли бы для матери с дочерью. Красные розы, вне зависимости от оттенка, неизменно напоминают человеку, что в его жизни недостает безнадежно влюбленных воздыхателей. Не то чтобы мне нужен был безнадежно влюбленный воздыхатель (вечно путаются под ногами, целуют следы — так и споткнуться недолго), но невольно замечтаешься о некоем мужчине — может быть, даже чем-то похожем на того, что встретил нас в порту, — который не таясь размахивал бы букетом и кричал во всю глотку «Ti amo!».[37]

В дверь стучат.

— Багаж, наверное, — говорит мама, продолжая рыться в косметичке.

Я розовею от надежды и бросаюсь к двери.

— Buon giorno — ho le sue vilage![38] — объявляет паренек.

В жизни не видела так щегольски одетого подростка — зачесанные назад волосы и темно-синий костюм. Прелестно, но не хватает капитанской фуражки.

— Куда поставить багаж? — спрашиваю я маму, чтобы скрыть свое разочарование.

— Scusi![39] Извините. Я говорю по-английски, — извиняется паренек.

— Ничего, моя дочь понимает, — улыбается мама и указывает в мою сторону плойкой.

— All'angolo…[40] — говорю я и машу рукой в угол.

Паренек с большим шиком затаскивает чемоданы в номер и ставит их на раскладной стеллаж, потом подробно рассказывает, как работают автоматические жалюзи, как закрывать и открывать сейф, пользоваться мини-баром, звонить администратору и поворачивать кран душа на нужный угол. Вручив чаевые, я вытаскиваю его из ванной, пока он не вздумал продемонстрировать мне, как управляться с биде.

— Милый мальчик, — улыбается мама, когда он уходит. — Персонал здесь очень любезный.

Интересно, на кого она глаз положила? Лучше бы на пожилого администратора.

Я плюхаюсь на стул, сбрасываю кроссовки и с удовольствием ощущаю прохладный кафель усталыми ступнями. Я провожу пальцами ног по изумрудным полосочкам на полу, а мама раскладывает на своей кровати одежду. Вернее, на своей половине кровати. Может быть, здесь и две кровати, но между ними не просунешь даже махровый тапочек из тех. что приготовлены для нас в ванной. Если я начну говорить во сне, то лучше бы по-итальянски, чтобы мама ничего не поняла… Кстати. И я самым мягким и ненавязчивым тоном, предназначенным для случайных замечаний, говорю:

— Мама, если можно, не рассказывай всем подряд, что я говорю по-итальянски, — я сама скажу, когда буду готова.

— Ты просто хочешь получить возможность поподслушивать! — подначивает она, развешивая в шкафу свою одежду своеобразной радугой: белый-желтый-оранжевый-красный-розовый-фиолетовый-синий-зеленый.

— Именно этому меня и учили, — замечаю я и наконец, нахожу в себе силы расстегнуть свою сумку.

Я всю жизнь слушаю чужие разговоры. Они говорят, я повторяю. Такая пассивная роль. Это так бесит, что порой руки опускаются. Хоть бы раз спросили, а что я об этом думаю.