Я люблю

— Да, надо взяться за ум, — говорю я. — Много мы сделали, на удивление всему миру, но не использовали всех огромных возможностей, заложенных в нашем строе. Не бережем народную копейку. Не в полную силу трудимся. Плохо распоряжаемся. Надо строить и воспитывать людей. Пусть домны не заслоняют человека.

С мрачной торжественностью, с горькой убежденностью повторил я то, о чем давно тревожились Гарбуз и Антоныч. Раскумекал!..

Вот каким тихоходом, тугодумом я оказался. С утра до вечера пел: «Будем, как солнце», — а сам...

— Нет, Саня, — резко, будто возражая мне или каким-то своим мыслям, сказал Гарбуз, — мы и дальше будем строить домны, мартены, электростанции. Они нужны нам, как воздух. Без них нас слопают с потрохами. Мы получили передышку и должны ею воспользоваться. Германский фашизм вооружается каждый день, каждый час, каждую минуту. Сегодня он поджег рейхстаг, а завтра попытается спалить весь мир. Схватка неминуема. И это будет война железа, свинца, алюминия. Война машин, ползающих и летающих.

Я показал на приземистый, многотрубный барак.

— А как быть с этим?.. С хлебом насущным? С клубами? С культурой? С одеждой? С таким багажом не навоюешься.

— Верно! И это надо делать и другое, а силенок и средств не хватает. Вот в этом и загвоздка. Просчитались, когда объявляли, что тридцать третий станет последним годом трудностей. Попали в самый разгар нехваток. На складах Магнитки хоть шаром покати: орсовские пройдохи выбрали и разбазарили все фонды. На исходе даже конина. Дешевеет червонец. Каждый день растут цены на базаре. Свирепствует дизентерия. Походные вошебойки кочуют от барака к бараку. Выгребные ямы и отхожие места не чистим. Дышим ядовитыми газами коксовых батарей и домен. Больниц не строим. О водопроводе и канализации думать перестали. Строительство соцгорода законсервировали.

Степан Иванович опустил голову, глубоко и тяжко вздохнул.

— Трудно говорить правду о Магнитке. И еще труднее не говорить. Задохнусь, если буду молчать. Тебе проще, Саня.

Я удивился.

— Почему, Степан Иванович?

— Возраст и характер не тот. Да и жизненный опыт другой. Ты, бывший житель Собачеевки, не можешь не радоваться нашей жизни. И это правильно. Но тебе нельзя только радоваться. И это тоже правильно. Не имеет права коммунист смотреть на жизнь исключительно глазами бывшего жителя Собачеевки и подсчитывать наши успехи от времен царя Гороха. Должен во всем разбираться с точки зрения своей идеологии, а не с позиции «раньше было во сто раз хуже». В «Манифесте Коммунистической партии» ясно сказано, что в новом социалистическом обществе накопленный труд — это лишь средство расширять, облегчать жизненный процесс рабочих. Таков закон победившей революции. А мы?.. Полностью и досрочно выполнили принятую программу индустриализации, накопили уйму труда. Страна сильнее, богаче, а хлеб стал «валютой валют», голод на мануфактуру, на мясо, на молоко, на соль, на спички. Что-то с чем-то не совпадает.

Гарбуз поднялся, посмотрел на часы.

— Вот, брат, с каким настроением и мыслями еду в Москву. Все расскажу Серго, чем мучаюсь. Вместе подумаем, как справиться с бедой Магнитки и вообще.

Из ближайшего барака выскочил босой, в одном белье мужик. Постоял на крылечке, лицом к Магнит-горе, сделал свое дело, шумно зевнул, поскреб кудлатую голову и направился к нам.

— Хлопцы, на табачок не богаты? — спросил он и густо дохнул самогонным перегаром.

Степан Иванович отсыпал на его темную ладонь махорки, оторвал край газеты, подождал, потом зажег спичку. Смачно раскуривая толстую цигарку, бородач компанейски подсел к нам.

— Вечеруете, братцы? Или соображаете, где раскопать бутылку? Пара гнедых — серебро, а тройка — чистое золото. Берите в пристяжные!

Эх, дядя!..

Через несколько дней после отъезда Гарбуза меня вызвал к себе Быбочкин и начал разлюбезную беседу. И рад меня видеть. И здоровьем и настроением интересуется. И труд мой нахваливает. И тревожится, одет ли я и обут, как положено знатному человеку. И не отгрохал ли свой Магнитострой литературы? Если бы он вот этак встречал каждого рабочего!.. Облюбованному, выставочному образцу легче угождать, чем заботиться обо всех.

Муторно на душе. Знаю, кто протягивает руку, и не отдергиваю свою. Все его слова не стоят и выеденного яйца, а я терплю. Надо мне заглянуть в душу Быбе.

— Слышал я, собираешься жениться? Давай, держава ждет потомства! Для женатого твоя келья тесновата и бедновата. Приготовил я семейные апартаменты. Три комнаты со всеми причиндалами. Хоть сейчас перебирайся!

— А не многовато ли это для двоих — целые апартаменты?

— Заслужил! Как аукнется, так и откликнется. Страна умеет ценить своих героев.

Вот он какой добренький за счет народа! Интересно, чем он еще козырнет? Спрашиваю:

— А что скажут люди, живущие в бараках и землянках, когда узнают, что я переселился в хоромы?

— Брось скромничать, потомок! Большому кораблю — большое плавание.

— А как же совесть? Равенство и братство?